- Ребята!? Живы! Я знала, верила!
- Ленка?! Громобоев, подсаживайся... Лена, дорогой мой солдатик, ты?
Отставив котелок. Рогов поднялся, обнял пахнущую медикаментами, испачканную глиной Лену, прижал к себе, поцеловал в щеку. Она стянула с головы берет, мотнула головой, откидывая на спину волосы, поглядела в его лицо, улыбнулась и шевельнула плечами: пусти. Старшина Громобоев выволок из кармана огромную, как видно, сделанную по специальному заказу, ложку. Шурик, к которому он присоседился, с опаской поглядывал, как быстро начала исчезать из котелка фронтовая перловая каша - «шрапнель».
- Как ты? спросил Рогов. - Питайся, Ленка.
- Восемнадцать человек с поля выволокли... - ответила Лева, - человек сорок на машине в тыл отправили... Ребята с «девятки» погибли, все до одного... А как вы, ребята? Гера, на тебе лица нет. Одни глазищи!
- «Пантеру» гробанули, бронетранспортер раздавили. Да вот и это умяли... Он стукнул ложкой по станине разбитого орудия, кивнул в сторону рыжих кустов крыжовника: там лежали рядышком немецкие артиллеристы. Пока все нормально. К вечеру, думаю, вышибем фашиста из Ширвиндта... Одни глазищи? А у тебя?
В крыжовнике вдруг послышался шорох и треск сломавшегося сучка, все разом оглянулись: прямо в них летела брошенная оттуда длинная, на деревянной рукоятке немецкая граната-колотушка. Она упала в нескольких шагах от танкистов. Все будто окаменели, уже в следующее мгновение повалились на землю, а Рогов, опрокинув Лену, упал на нее, закрыл ей голову руками. В наступившей тишине до слуха каждого донеслось слабое шипение: детонатор догорал! Вот сейчас рванет, вот сейчас... Не рванула! Первым опомнился Шурик. Он схватил автомат и дал по кустам длинную очередь. Кто-то там вскрикнул, забился.
- Б-брачок, - сказал срывающимся голосом Герман и поднялся с земли. Опасливо косясь на гранату, протянул руку девушке, неуверенно засмеялся: - Ж-живём, солдатик.
- Голова кружится, - Лена качнулась, прижалась лбом к его груди. Постояла так немного, зашевелилась: - Пусти. Посмотрю, кого вы там...
- «Единица»! «Единица»! - послышался голос комроты Соколова. - «Единица», где вы? Отзовитесь!
- Тут мы, в садике, возле водонапорной башни, - отозвался Рогов, подхватывая шлемофон, висящий из башни на радиошнуре. - Слушаю!
- Кончайте обед, обойдите башню справа и дуйте к домам, где хлебный магазин. Рогов, слышишь меня?.. К хлебному, говорю, магазину! Там в подвале дот. Пехота лежит, просит помощи, а мы уже дальше ушли. Слышишь меня, Рогов?
- Слышу, командир, слышу! Ребята, по коням. Лена, где ты?
- И поесть спокойно не дадут, - буркнул Петро. Он нехотя побрел к танку: в руках - вскрытая банка консервов. Проворчал: - то гранаты сыплются, то опять ехать надо... Аппетит сбили!
- А гусеничка-то, держится! - Валентин навалился на правую гусеницу, качнул ее, проверяя, хорошо ли натянута, поглядел на Панкина. - только бы... да, Шурик?
- ...Черта с два, не сдетонирует! - весело воскликнул тот и надел шлемофон, выпустив из-под него курчавый вихор. - Поехали, мужики.
- Лена! - позвал Рогов, оглянулся, бросил шлемофон, быстро пошел к кустам. Санитары стояли на коленях возле раненного в плечо немецкого солдата. Весь потный от боли и страха, с широко раскрытыми глазами, паренек лет семнадцати что-то жалко лепетал, закидывал стриженую голову. Попыхивая цыгаркой, Громобоев ворчал: «Ах ты, ущенок сопливый. Пристрелить бы тебя, паскудника... Да не рвись, укуриная голова». Рогов встретился взглядом с немцем, показал ему кулак и наклонился к Лене.
- До встречи. Береги...
- И ты! - Лена подняла лицо. - Береги себя. Гора!
Громобоев откусил кончик цигарки и подал Рогову, тот затянулся, из глаз хлынули слезы, а в голове все прояснилось, даже усталость отступила. Живительный табачок! Оглядываясь, он неторопливо подошел к машине, вспрыгнул на броню и влез в башню.
Сокрушая заборчики и беседки, стряхивая с яблонь тяжелые зимние яблоки, машина покатила и сторону разрастающейся, напорное, у хлебного магазина пальбы.
Темнело, а группа Пургина еще вела наблюдение за аэродромом, и командир все больше утверждался в мысли, что именно завтра здесь должно произойти очень важное событие. Усиленные наряды мерно вышагивали вдоль колючей проволоки, которой было ограждено летное поле. Грузовики подвозили к зенитным батареям боезапас, над аэродромом с ревом проносились пары истребителей, к штабу то и дело подкатывали легковые автомобили, а перекрытое постами фельджандармерии шоссе Кенигсберг-Хайлигсибайль было почти пустынным. Лишь время от времени по нему проскакивала легковая автомашина, и Пургин, провожая ее взглядом, каждый раз думал: «Может, вот в этой машине едет тот, кто знает, когда именно прилетят на аэродром самолеты... Или - в этой?»