«Гетто, гетто, гетто», - повторял про себя страшное, ненавистное слово Федя Крохин и видел высоченный, с колючей проволокой поверху забор. Уже через три недели после прихода немцы огородили им Нижнюю Деревню, и Федя, да и все жители Большой Деревни, впервые услышали это непонятное, но таящее в себе опасность, какое-то ползучее на звук слово.
- Гетто, - сказал Федя. - Гетто!
- Ты чего там бормочешь? - обернулся Волков.
- Я просто так, Вовка, про себя...
...Пулеметные вышки, собаки, патрули за дощатым, побеленным известью забором - другой, страшный мир, в котором осталась его Юлька... Раз в сутки, обычно утром, вдоль забора медленно ехал армейский грузовик, а по ту сторону бежали люди и кричали: «Хлеба, хлеба, хлеба!» Время от времени грузовик останавливался, и солдаты кидали в толпу голодных людей тяжелые, как кирпичи, буханки глинистого, сырого хлеба, и не просто швыряли, развлекались, пытаясь попасть буханкой кому-нибудь в голову, лицо.
Юлька там, за этим забором! Федя бродил вдоль него, придумывая, как бы пробраться в гетто, спасти ее. Солдаты, вышки, собаки, фанерные щиты: «За подход к стене гетто - расстрел!» ...Юлька! Жива ли ты еще? Обитатели страшного мира за беленым забором гибли сотнями, но гетто не вымирало: каждый день к его воротам подъезжали автобусы и грузовые автомобили, переполненные уставшими, запыленными людьми. Откуда, из каких городов и районов везли их сюда?
По вечерам тяжелые створки ворот распахивались вновь, и из гетто выезжали крытые брезентом, тяжело оседающие на осях грузовики. Натужно рокоча, опадая в глубоких ямах, наполненных водой, они везли свой груз в Большой карьер, в тог самый, где Федя с Юлькой прыгали с крутых откосов в песок. Платье Юльки взвивалось на ее длинных, крепко стиснутых в коленках ногах, а каштановые волосы красиво всплескивались над плечами. «Юлька, прыгни еще раз! просил он. - Ты вся такая... как птица!» И она прыгала, а он стоял внизу, любовался ее полетом и ловил, а потом долго не отпускал из рук. «Пусти, - просила она. - Ну что же ты? Фе-дя!..»
... - Федя, ты что, оглох? - Володя толкнул Крохина в плечо. - Спишь, что ли, с открытыми глазами? Вот Ян не верит, что у его Зоськи все пройдет, слышишь? Мы с Ниной втолковываем ему: у Зоськи шок памяти. Об этом же и Зоя говорила. Она очень испугалась, и что-то сдвинулось в ее мозгу...
Это все старовина Фриц! Напал на Зосю и... - Ян сжал кулаки, - но это правда? Поправится голова?
- Ей нужно какое-то новое, очень сильное потрясение, - сказала Нина, - и все в головке твоей Зоси встанет на свое место. Правда, Федя?
- Что? Да-да, и все встанет на свое место...
...Все чаще приезжали в Нижнюю Деревню автобусы и грузовики, все торопливее и жаднее заглатывало гетто толпы людей, и все больше его обитателей совершали коротенький рейс в Большой карьер, откуда деловито погромыхивали пулеметные очереди и жахали винтовочные залпы... Что с Юлькой? Жива ли еще?.. Днем Федя вместе с отцом все также стучал молотком в крошечной мастерской и, как чуда, ждал, что вот-вот послышится знакомый стук каблучков, и Юлька вбежит к ним с туфлями под мышкой... «Юлька, Юлька, где ты, что с тобой?» - каждую минуту, каждый час мучительно размышлял в те дни Федя.
Вскоре он получил ответ на свои вопрос: как-то в мастерскую зашел кряжистый длиннорукий солдат, зашуршал газеткой и швырнул на низкий столик несколько пар обуви. «Починяйт, - коротко приказал он. - Шнель». С сильно забившимся сердцем Федя взял одну из туфель в руки. Он не спутал бы ее ни с какой другой, будь их хоть миллион! «Откуда они? - выдавил он из себя. - Чьи они?» Солдат был слегка пьян, развязен. «О, один молодой девушк, - ухмыльнулся он. - Но она... фью!» - и он показал пальцем вверх, помахал руками, как крыльями: «Улетьель». Федя прижал туфли к лицу, и ему показалось, что от кожи исходит еще живой Юлькин запах. Осторожно поставив их, он взял в руки молоток и поднялся. «Вас ист дас?»- отступив, визгливо выкрикнул солдат. Федя коротко взмахнул молотком, и немец, обрушивая полки с обувью, повалился на замусоренный обрезками кожи и резины пол. В ту же ночь они с отцом ушли в лес...
- Ребята, плесните еще глоток, - попросил Федя.
- Заканчиваем ужин, друзья, - приказал Пургин. - Завтра - очень тяжелый день... Завтра...
- Завтра будет наш последний и решительный бой! - прервала его Нина и зябко повела плечами. - Что-то мне страшно, командир. Какое-то предчувствие томит... Знаете, будто мы в последний раз сидим все вместе...
- Пескова, что это за разговоры?
- Ой, как мне чего-то страшно! - Нина мотнула головой, а потом засмеялась: - Ну вот, кажется, все прошло, но мы еще чуть-чуть посидим, хорошо? Вовка, что ты на меня так смотришь?