«Эх, — не раз прикидывал Иван, — кабы мне домой, в деревню, да, как Галицкий, в сарае пристроить верх… Ведь дома-то — тишина, покой. Такие мысли приходят, такие мысли. И жаль их — постучатся они в дом, а его, дома-то, и нет — в городах давно в сапожки переобулся, забыл, когда по земле хаживал».
Так думалось Ивану, поглядывавшему на своего дорогого гостя, на раздражавшуюся в присутствии Галицкого жену Ольгу. «Счастливчик этот Галицкий, живет как надо…», — думал он и нет-нет да и прикидывал: «А что, если взять да и махнуть домой. А что? Вот ведь Галицкий же…»
— Хитрован какой-то, — плакала Ольга, — что ты с ним носишься. Да ты только погляди на него — ведь одни глаза чего стоят… Хитрющие… (Умнющие, — поправлял про себя Иван, больше думая про оставленные в библиотеке дела, чем о несправедливых Ольгиных словах, срывавшихся с ее уст запросто — слова и слова.) У, хитрюга, ему, видите ли, деться некуда, так он к нам пожаловал. Только это первый и последний раз. Нечего всяких приваживать — у нас не проходной двор. А ты-то развесил уши. Ученый совет в одном институте, заседание в другом. Да ты только посмотри на него внимательно. Да это же проходимец какой-то. Да его не только на заседание ученого совета, да его, да его… — Она не находила слов — так сердилась. — Его и на порог не пустят в институт. И правильно сделают. Да кто он такой? Мужик… Понапридумывал черт знает чего и сразу в Москву — на ученый совет, видите ли, ему захотелось.
Вечером того же дня Иван сел писать письмо матери и отцу. Писал долго, обстоятельно, продумывал каждое слово — знал, что шаг, на который он решился, сделает не сразу и потому надо было подготовить к нему родителей.
А ровно через год в одном из научных журналов появилась статья, автором которой, на неописуемое счастье Ивана, был Галицкий. Называлась она и мудрено и просто: «Вихревые аэродинамические потоки. Новый принцип двигателя». Следом за ней шли комментарии известного академика, отмечавшего огромные перспективы затеянного Галицким дела. Да, да — так и было написано: «Огромные перспективы…»
7
Утро то показалось Галицкому самым лучшим в его жизни.
«Знать, природа сама благословляет меня», — прикидывал он про себя, глядя на розовевшую в «заревом стеснении» — так он определил состояние природы в тот день — избу, на обычно желтые оковалки песчаника, уложенного дорожкой к сараю, сейчас рдевшие под ногами как раскаленные угли, на кучу хвороста, будто сложенного из красных, успокоившихся до поры молний, на крышу сарая, также выкрашенного этим цветом, чистым и ясным, девственным.
«Хорошо! — заключил Галицкий, потянулся с прикряхтом, расправляя слежавшиеся в топком сне руки, и направился, шурша широкими штанинами подштанников, к сараю, где располагалась лаборатория, а в ней — двигатель.
На лестнице он вдруг присел на приступочке, свесив босые ноги, сосредоточился, прикидывая варианты очередного испытания своего детища. Предстояло провести проверку возможности аккумуляции вихревой энергии. Иначе говоря, надо было безотлагательно решить вопрос, в каких количествах может собираться получаемая по его, Галицкого, принципу энергия и до каких пределов она может быть сжата как пружина, чтобы в таком виде храниться.
Галицкий в который раз прогнал в сознании этапы эксперимента один за другим, не забыл и про меры предосторожности: снаружи он обложил лабораторию двумя аккуратными рядами пиленых дров, чтобы смягчили возможный удар — энергия, с которой он имел дело, была сильна. Он прикинул расстояние от сарая до избы — измерил сопротивление, которое в случае чего могут оказать стены самой лаборатории, дрова в два слоя снизу доверху и крыша.
«Нормально, — оценил он ситуацию и стал подниматься наверх, что тебе космонавт — да и исподнее его, слегка вздувшееся на легком утреннем ветерке, в какой-то миг сделалось похожим на космический комбинезон. Вот разве что босиком еще никто по небу не хаживал ни из наших, ни из чужих. А может, оно так и задумано было: пройтись босиком по небу, как по лугу. Все у Галицкого было не как у всех, все против правил. Может, отсюда и его неоспоримые достижения — потому что возьмет да и поглядит на установившийся в мире порядок так, как до него никто сроду не глядел, вот и увидит все с той, тайной, стороны.