- Между прочим, вы обязаны летать с напарником.
- Да, - покорно согласился я. - У меня есть напарник, но он часто остается на планетах. Занимается делами, знаете ли. Коммерция.
Мой «напарник» существовал только на бумаге, без этого меня не выпустили бы в космос.
- Вас могут оштрафовать за нарушение правил полетов, - Косарев прищурился.
- Да, вы правы. - Я подумал, что очень дешево отделаюсь, если этим обойдется.
- Итак, вы их не брали и не видели?
- Почему? - Ну нет, так просто ты меня не поймаешь. - Я их видел. Мужчина и девушка, они искали корабль и обратились ко мне. Речь о них?
- Как они выглядели?
- Мужчина лет пятидесяти, с сединой и лишним весом, ростом чуть повыше меня. Девушка лет двадцати пяти, высокая, светло-русые волосы, зеленые глаза. - Про большую грудь я упоминать не стал. - Это все, что я запомнил.
- Да, это они. Что было дальше?
- Я им отказал.
- Почему?
- Я уже ответил: не люблю брать пассажиров. И к тому же, я понятия не имел, когда полечу. Груз задерживался. Мог прийти со дня на день, а мог еще на две недели застрять. Их это не устроило, и они ушли.
- Вы расспрашивали о них в порту, - сообщил Косарев. Он отошел к столу, взял экран и принялся что-то изучать. - Об этом упомянули бармен и диспетчер космопорта. У нас есть их показания. - Он обернулся ко мне. - Зачем?
- Просто так, - пробормотал я. - Из любопытства. Они сказали, что какой-то капитан должен был вернуться за ними на яхте, но обманул. Вот я и решил поспрашивать, правда ли это. Ну, оказалось, что вроде да, какая-то яхта их привезла и больше не возвращалась.
- Почему это вас так заинтересовало?
- Это необычно, понимаете? Такое редко случается на Краю, в смысле, обман пассажиров.
Косарев задумался, глядя куда-то сквозь меня. Мне пришло в голову, что он, должно быть, опытный следователь, раз ему поручили это дело. Но в таком случае он обязан разбираться в реалиях жизни Края, и если самое подозрительное, что у них на меня есть, это мое любопытство, мои объяснения должны звучать вполне правдоподобно. Звездолетчики всегда расспрашивают обо всем, что важно и неважно, а особенно о чем-то необычном, так что расспросы скорее говорят в мою пользу, чем наоборот. «Ну же, давай, сделай этот очевидный вывод и отпусти меня!» - мысленно умолял я, забыв о страхе.
Но я недооценил Союз. Они не собирались делать двойную работу, сначала опрашивая капитанов, а потом проверяя их показания. Зачем, если можно сразу выяснить все точно? На перелеты туда-сюда по Краю уходят немалые деньги.
Очнувшись от раздумий, следователь Косарев поднял голову и сказал:
- В связи с угрозой безопасности Союза полиция уже три дня действует в режиме чрезвычайного положения. Это значит, что я имею право допросить вас по спецформе. Вы возражаете?
- Н-нет. - А что еще я мог сказать?
- В таком случае подтвердите, что вам были озвучены ваши права, что вы подтверждаете свои предыдущие показания и согласны подтвердить их под «присягой».
Я вздрогнул. Про допросы «под присягой» я тоже слышал. Инъекция, но какая-то особенная. Вроде, полностью подавляет волю. Вот же влип.
Косарев подсунул мне экран, и я неловко приложил палец - наручники мешали. Он кивнул. Дверь открылась, и вошел человек в белом халате. Наверное, я изменился в лице, потому что Косарев сказал:
- Успокойтесь. Это не больно.
Спинка кресла опустилась. Меня уложили на спину и сняли с меня наручники, но тут же зафиксировали руки крепкими пластиковыми ремнями, встроенными в кресло. Я не понимал, зачем все это, если будет «не больно». Мне хотелось орать дурным голосом, отбиваться ногами и плевать в лицо человеку, который подходил ко мне, держа наготове шприц. Но вместо этого я сжал зубы и заставил себя не шевелиться.
Игла вошла в предплечье. Было действительно не больно.
А потом наступила темнота.
8.
Очнулся я на кровати в ярко освещенной комнате. Я был один. Рядом с кроватью громоздились какие-то медицинские приборы. Я попытался встать, но еле сумел приподнять голову. Мне стало страшно. Где я? И что вообще произошло?
Память возвращалась урывками. Я - Алексей Артемьев. Я задержан. За что? Мысли разбегались, ответ не спешил приходить. Ладно, попробуем иначе. Я что, совершил что-то противозаконное? Но почему я этого не помню? Я шевельнул рукой и охнул от боли. Вспышкой припомнилось кресло с опущенной спинкой и пластиковые ремни. Я с трудом поднял руку. Запястье охватывала прозрачная полоса биопластыря, под которой ясно проступали синяки. Со второй рукой дело обстояло точно так же. Что же со мной было? Похоже, я изо всех сил рвался из ремней, так что повредил запястья. Но почему? От боли? Меня что, пытали? Я не помнил.