Ведьмак коротко кивнул ему. Цири уткнулась в стену и спрятала рот в ладони, сдерживая смех.
– Прошу прощения, Ваша милость. Как вы просили: вино, бокалы, лёгкая закуска, – мужчина спешно поставил всё на стол, отошёл на пару шагов и встал, ожидая.
– Благодарю, Варнава-Базиль. Не смеем больше тебя задерживать.
– Я могу быть свободен на сегодня?
– Безусловно.
Невероятно медленно он откланялся, ничуть не быстрее подошёл к лестнице и, наконец, совсем скрылся из вида.
Наступила тишина.
Цири всё ещё улыбалась, посматривая то на «Белого Волка», то на ведьмака, задерживаясь на последнем, и Геральт читал в её взгляде неподдельное счастье и тепло, они буквально светились заполнявшими её чувствами. Он полагал, что Цири видит в его глазах то же самое.
Пора было развеять это оцепенение. Геральт потянулся за вином, но не успел даже коснуться бутылки. Цири схватила её за секунду до этого и невинно улыбнулась, сразу же втянула воздух у горлышка, одобрительно кивнув:
– Пахнет не дурно!
– Не дурно? – сдержанно усмехнулся ведьмак, наблюдая как она вертит бутылку у носа, – Так ты отзываешься о претенденте на лучшее вино Туссента?
– А ты не скромничаешь.
– Я здесь ни при чём. Хозяева сами сказали, что «Белый Волк», вполне вероятно, затмит даже знаменитый «Эст-Эст» по своим вкусовым качествам.
– Нисколько не сомневаюсь в «Белом Волке», – Цири, разве что, не подмигнула ему, что очень подошло бы к её выражению лица.
Она отсалютовала Геральту бутылкой и, придерживая её второй рукой, сделала несколько внушительных глотков. После чего, слегка вздрогнув, довольно улыбнулась и облизала губы:
– Он действительно хорош, – вино всё ещё было у неё в руках, – Хоть я и не пробовала «Эст-Эст».
– В погребе найдётся и оно.
– Думаешь, нам не хватит? – уголки её губ едва дрогнули, она сделала ещё один глоток.
– Думаю, не хватит мне, – с прищуром сказал ведьмак после недолгой паузы и указал взглядом на вино, – Ты собираешься выпить всё одна?
Цири неопределённо пожала плечами и изобразила на лице полнейшее безразличие. Она поднялась с места, крепко держа бутылку в руке.
– Кто знает. Может и собираюсь, я ведь…
Геральт не дал ей уйти, как и договорить. Он перехватил её свободную руку, стоило ей сделать пару шагов из за стола. Возвышаясь над ним, находясь близко настолько, чтобы соприкасаться коленями, он видел её порозовевшие щёки, скрытые распустившимися волосами, приоткрытые губы с отпечатком красного напитка, быстро вздымающуюся грудь под тонким хлопком и нерешительный, смущённый взгляд, направленный прямо на него.
У Геральта перехватило дыхание от того, насколько юной и невинной она сейчас выглядела, без чёрного угля на глазах, без меча за спиной и без жёстко сомкнутых губ на остром, выточенном лице. Даже шрам, что должен был обезобразить весь её вид – не делал этого, а только вызывал ком трепета и нежности, и бесконечное желание защитить.
– Я всё-таки хотел бы попробовать, – выдавил он, сам теряясь в догадках, что конкретно имеет ввиду.
Цири стояла растерянно несколько мгновений, сверля его взглядом, после чего тихо, с неуверенной улыбкой, сказала:
– Хорошо.
Её колени оказываются на кушетке, по обе стороны от его ног, но она не садится, продолжает нависать над ним и кончики её волос касаются щетины Геральта. Ему самому приходится задрать голову, чтобы видеть её лицо, чтобы чувствовать запах вина, который она выдыхает, что смешивается с другим, уже знакомым ему единожды, и вместе они кружат голову, пьянят сильнее, чем он, кажется, может выдержать.
Цири вдруг откланяется и в первое мгновение Геральту хочется рассмеяться, потому что она снова отпивает из бутылки. Но дальше он не слышит глотка, не видит перекатывающихся на шее связок, зато чувствует жёсткое столкновение её губ со своими и терпкую жидкость, заполняющую его рот. Он смотрит в её зажмуренные глаза, когда она в этом недо-поцелуе делится с ним вином, когда она отстраняется ровно настолько, чтобы, наконец, заметить его изумление, и когда он проглатывает напиток. Она смотрит на него в ответ, вопросительно склоняет голову на бок и ему хватает выдержки на один удар сердца, после которого, жарко выпалив «Ничего не понял», он притягивает её за шею и вновь впивается в её губы.
Геральт целует её с такой жадностью, будто она может исчезнуть, будто пытается успеть вобрать в себя как можно больше её вкуса и будто боится, что она, даже сейчас, может оттолкнуть его. Но чувствуя, как крепко Цири держит его лицо и с каким желанием отзывается на его напор - последний вариант отпадает сам собой, но ощущение неправдоподобной, зыбкой реальности остаётся с ним всё это время.
Она действительно его.
Ведьмак так внезапно отрывается от неё, что Цири приходится схватиться крепче за его плечи, дабы удержать равновесие. Она резко выдыхает и смотрит с таким ужасом, будто перед ней выпотрошили человека. Он понимает этот взгляд, он помнит его, он знает, чего она боится, и он успокаивает её лёгкой улыбкой, таким же лёгким прикосновением к губам, но полностью страх уходит только после его слов:
– Моя спальня внизу.
Цири недоумённо сводит брови:
– Какая разница, твоя или моя комната… – закончить не даёт грубая хватка за бёдра и резкий подъём вверх, её ноги интуитивно обвиваются вокруг него и скрещиваются позади, руки обхватывают шею.
– Это больше не твоя комната.
На этих словах он уже на лестнице и ему ничего не стоит спуститься с неё в полной темноте, с девушкой на руках, ни разу не оступившись.
– А я только разобрала вещи, – с притворным разочарованием шепчет она возле уха.
От этого он вздрагивает и Цири замечает это, поскольку прижимается ещё ближе и почти касается мочки губами, но именно в этот момент она оказывается на кровати, а Геральт, вопреки желанию лечь рядом, отстраняется.
Пробивающийся через окно лунный, серебристый свет заливает всю постель. Кожа Цири едва не светится в этом оттенке, он скользит взглядом по всем открытым частям её тела, что может найти – ступни, икры, тонкие запястья и руки, которыми она пытается поправить задравшуюся рубашку, так неловко и оттого так трогательно. Лицо, которое горит от стыда.
Но уже слишком поздно смущаться, как и отступать. Геральт едва качает головой и останавливает её одним взглядом. Та замирает, сжимая край рубашки, живот остаётся открытым, незащищённым. Он позволяет Цири следить за его медленными движениями – как он снимает через голову кофту, ероша волосы, отбрасывает ту в сторону, а два изумруда впиваются в голый торс, рассматривая каждую мышцу, каждый изгиб; как он наклоняется, снимает сапоги и как руки тянутся к пуговицам на штанах. Она громко сглатывает и невнятно елозит по простыням, а осознание того, что она пытается потереть свои бёдра друг о друга, застилает его собственные глаза поволокой возбуждения настолько сильного, что, кажется, пуговицы сами вот-вот лопнут от натяжения. Запах, что чуть не довёл его до безумия однажды, усиливается и, вероятно, решает закончить начатое.
Он торопится, шустрее шевелит пальцами и, наконец, штаны оказываются на полу одновременно с бельём. Цири не знает куда деть взгляд, но в конце концов останавливается на его лице, облизывая пересохшие губы.
– И почему это всё ещё на тебе, – голос низкий, вибрирующий от возбуждения. Не вопрос, а досадное замечание.
Геральт встаёт на колени меж её ног и матрас под ним тяжело прогибается, он наклоняется ближе, проводит руками по её талии, скатывая наверх рубашку, оставляет на животе невесомую дорожку из поцелуев. Руки девушки поднимаются сами собой, помогая ему избавиться от одежды и сразу после этого – их лица друг напротив друга.
Он встречается с широко распахнутыми глазами, с глазами, в которых в равной степени плещутся желание и нерешительность, желание и страх, желание и растерянность.
Геральт, не отводя взгляд, отстраняется и совершает над собой огромное усилие, дабы не пуститься бесстыдно разглядывать её, обнажённую по пояс. Её руки так и остаются естественно растянуты за её головой, грудь упруго и соблазнительно поднята, торчащие рёбра бросают тень на плоский живот.