Он, поставив её согнутые в коленях ноги на свои бёдра, мучительно медленно тянет на себя края её штанов.
– Что-то не так? – его действительно волнует ответ, но вопрос всё равно звучит слишком расчётливо, слишком холодно.
Вкупе с тем, что он продолжает стягивать с неё одежду, создаётся впечатление, будто ему не важно, что она ответит. Будто вопрос – всего лишь формальность, правило приличия. Геральт пытается выйти из этого состояния, но чем дальше спускаются её брюки, тем сложнее ему это даётся. Между тем, они уже на середине бедра.
– Всё так, я думаю, – с придыханием шепчет Цири.
Его взору открывается тонкая полоса ткани белого цвета, пересекающая низ живота, натянутая на нежных косточках так, что почти не касается самой кожи.
– Не очень убедительно.
Цири сглатывает, шумно выдыхает и, будто пытаясь запретить себе издавать всякие звуки, перекрывает запястьем рот, но тут же смещает руку, только чтобы выговорить:
– Просто… я толком…
Ещё одно движение. Ткань сползает с её колен.
– …так и не была…
Он до зубного скрежета сжимает челюсть, заметив на белье тёмное от влаги пятно меж её ног…
– …с мужчиной.
…и, словно мазохист, глубоко вдыхает. Штаны оказываются на полу, Геральт чуть наклоняется и обхватывает с двух сторон резинку её трусов, со словами:
– Хочешь, чтобы я остано…
– Нет.
Она приподнимается, помогая ему и, когда Геральту, наконец, ничего не мешает, он тратит невозможно долгие секунды на то, чтобы рассмотреть её. Как прерывисто поднимается грудь, как она неловко стукается коленками в попытке чуть больше закрыться, как жадно, с влажным блеском сверкают её глаза.
Собственное возбуждение буквально физически тянет его вниз. Он проводит ладонями по её щиколоткам наверх, протискивает одну из них между её коленок и грубее, чем рассчитывал, раздвигает их. Тут же заполняет образовавшуюся пустоту собой, нависает над ней и ловит каждый вздох, каждый трепещущий взмах ресниц, каждый судорожный импульс её тела, когда его пальцы дотрагиваются до влажных, горячих складок, проводят вниз и вверх, после чего один из них забирается глубже, раздвигая плотные, скользкие стенки.
Цири дышит так часто, будто вот-вот задохнётся, облизывает губы, тянет Геральта на себя и впивается поцелуем. Это заставляет его проникнуть ещё глубже, отчего Цири со стоном прикусывает его губу и выгибается в пояснице почти неестественно, будто человек так не может в принципе. Ведьмак замечает, как выражение её лица вмещает в себе и боль, и удовольствие, и неистовую жажду.
– Потерпи, – он отрывается от неё, остро смотрит в её глаза, медленно и поступательно водя пальцем внутри.
Она дрожит. Смотрит на него в ответ и вдруг помогает ему, двигаясь навстречу его руке.
Геральт сипло, тяжело выдыхает.
Он скользит быстрее, вторя прерывистым вдохам ведьмачки. Слишком быстро жар становится невыносимым и Геральт добавляет ещё один палец, стенки сжимают их, расступаясь неохотно и тот не спешит. Пытается не спешить, но…
Спешит она, вновь насаживаясь на него. Морщится, закусывает губы, тоненько скулит, но продолжает наседать, противореча самой себе.
– Не торопись, – голос не ровный, тихий, – не торопись… – ещё тише. Геральт чувствует усталость сильнее, чем если бы сутки махал мечом. Он опускает голову на её плечо, прикрывает глаза, уговаривает себя подождать ещё немного, ещё чуть-чуть подготовить её, не смотря на сок, сочившийся из неё, не смотря на то, как уверенно она двигается вместе с ним и на то, как шепчет ему “мне не больно, Геральт”, “пожалуйста, Геральт”. Не смотря на то, что сам он уже на грани.
– Пожалуйста, – она шепчет на ухо.
Геральт чувствует пальцы в своих волосах…
– Пожалуйста…
…чувствует, как она тянет за них, поднимает его голову, чтобы посмотреть в глаза и снова прошептать:
– Пожалуйста.
Для ведьмака это звучит и как просьба, и как разрешение, и как приказ. Как то, чему невозможно больше противиться и, более того, чему он не хочет противиться.
Он притягивает к себе Цири и переворачивается вместе с ней на спину. Она оказывается сверху, неловко елозит по его бёдрам, подступает ближе к налитому кровью члену, упирается в него, будто не соображая, как именно получить желаемое и что вообще такое “желаемое”.
– Можешь приподняться, – просит Геральт и помогает ей, тянет за бёдра вверх, а после - хрипло и глубоко, – Садись.
Колени Цири дрожат. Он думает, что если бы не поддерживал её, она просто упала бы на его естество, резко и ошеломительно, именно так, как ему хотелось и так, как он ни в коем случае не мог позволить. Его головка упирается ей в лоно непозволительно и категорично. Остаётся только одно движение, самое мучительное и томительное, на которое она не решается, смотрит в его глаза туманно и жалобно. Пальцами упирается в его живот, цепляется в него и, наконец, с болезненной гримасой, опускается.
Невозможно медленно.
Потрясающе сладко.
Геральт сжимает губы от напряжения, сжимает её ягодицы, сжал бы весь мир, лишь бы деть куда-то скопившееся возбуждение, которое со столь долгожданным шагом не отступает, а напротив, проявляется ещё ярче. Но он держит в руках себя, Цириллу, и ждёт, пока та полностью не наполнится им. Член входит туго, с трудом протискивается в глубь и, чем дальше, тем очевиднее трясутся тонкие руки, грозя согнуться в локтях и повалить девушку вниз. Цири закусывает губу, закидывает голову, глубоко вдыхает и с громким, пронизывающим стоном выдыхает, когда садится до конца.
У Геральта скрипят зубы от ощущений, от тяги сорваться. Но, вместо действий он говорит, впиваясь в неё руками ещё сильнее:
– Если хочешь прекратить, если тебе больно, – хрипит он, – только скажи.
Цири успевает подняться и опуститься ещё один раз. Геральт успевает только сглотнуть. Вся его сдержанность трещит по швам, весь здравый смысл полыхает в огне где-то в районе паха и когда он видит на лице возлюбленной улыбку, когда она издевательски смотрит на него и, не поднимаясь, двигает бёдрами, когда она шепчет: “Ну, давай, Геральт. Прекращай”, а после приподнимается, почти выпустив его из себя, тот хватает её за талию и со звериным рыком врывается в неё снова. Та шипит, стонет, кричит и, кажется, всё одновременно, но улыбка возвращается к ней, а лицо приобретает почти блаженное выражение.
Не выпуская её из рук, из себя, ведьмак поднимает корпус и почти упирается носом к носу, мимолётно задевает её губы, подбородок, щёку, смешивает тяжёлое дыхание.
– Не играй со мной, – после этого тишина окончательно покидает их комнату.
Раздаются шлепки, неистовые, яростные, – Геральт с лёгкостью невесомой куклы насаживает её на себя снова и снова так, что Цири приходится напрягать только связки в бессвязных, желанных стонах. И те работают на полную, будоражат Геральта ещё сильнее, и, будто подпитывая его, заставляют биться о неё всё быстрее. В его плечи вцепляются пальцы, ногти царапают шею и горло, словно она стремится разорвать его на части. И ведьмаку кажется, что это и происходит.
Когда он чувствует, как мышцы в его руках слабеют, дрожат, срываются от напряжения, Цири снимает их с талии и подносит к своему лицу. Тот обхватывает его, держит, гладит, теряясь в неожиданной нежности, а Цири начинает двигаться самостоятельно. На мгновение он будто тонет в ней, рассматривая и наслаждаясь - щёки девушки раскраснелись, лицо покрылось испариной, а тело передаёт невозможно терпкий и яркий дух, на ощущение которого он тратит долю секунды, глубоко вдыхая; он касается её покусанных губ, ведёт палец по подбородку назад, к волосам, и, наконец, приходит в себя. Вид скачущей Цири возбуждает в нём новую, ещё более выворачивающую его наизнанку волну страсти. Пущенная пятерня в её волосах тянет голову назад, отчего её крик срывается, понижается в тональности, а Геральту открывается влажная шея, до которой он тянется языком, чтобы слизать остаточные капли рассудка.