Повесив трубку, Мэри сделала перерыв на пару минут. Съела шоколадку, оставленную ей Тедом, и налила новую чашку чая. Позже, оглядываясь назад, она думала, как самые экстраординарные события, кажется, всегда случаются в самые обыкновенные моменты. Но в данный момент она, проглотив остатки шоколадки, снова подняла трубку.
– Добрый вечер, вы позвонили в «НайтЛайн». Прежде чем начать разговор, я дол…
– Алло? – мужской голос на другом конце линии звучал сдавленно и хрипло, как будто микрофон закрывали рукой.
– Алло, добрый вечер, это «НайтЛайн». Сначала я должна задать вам несколько вопросов…
– Я хотел сказать, что соскучился.
Мэри не поверила своим ушам. А ведь она провела здесь достаточно времени и думала, что слышала все.
– Ты еще тут? – спросил голос. Звук был приглушенным, слова звучали нечетко и смазанно.
– Да, да… – Мэри положила свободную руку на стол и увидела, что она дрожит, несмотря на напряженные мышцы. На секунду она попыталась сосредоточиться на текущем моменте. Но это было бесполезно; она уже уносилась по спирали времени назад, туда, где они только встретились. Ведь это же невозможно, правда?
– Ты слышала, что я сказал? – Слова словно бы падали одно за другим, без сомнения, в результате опустошения полбутылки, если не больше, виски. Ее пульс бился и гремел.
– Да. Слышала, спасибо. Ты… ээ… соскучился. – На последних словах она запнулась. То, что сначала пробежало по ее спине тонкой струйкой надежды, теперь захватило каждую клеточку тела.
– Я соскучился по тебе.
Мэри быстро взглянула через левое плечо, чтобы убедиться, что ни Кит, ни Олив не подслушивают. Она ощущала себя одновременно и защищающей добычу тигрицей, и той самой беззащитной жертвой, находящейся в нескольких сантиметрах от ее челюстей.
– Это был мой худший день за многие годы. Я так одинок, никто, никто не будет слушать меня. Так трудно найти силы, чтобы продолжать, когда не к кому обратиться. Кроме тебя. Ты всегда была здесь, со мной. Ты никогда не отступалась. Ты мое надежное…
На линии раздался треск. Мэри пропустила последнее слово, но сама произнесла те буквы, которые, как она знала, были там.
Место.
Прижав руку ко лбу, она обнаружила, что он был липким и теплым, как бывает, когда заболеваешь. Новый треск призвал ее лихорадочный разум к действию.
– Где ты? – сумела спросить Мэри. Даже если ей не удастся узнать место, координаты или хоть что-то прослеживаемое, сойдет даже и одно слово. Одно слово, ей больше не надо. Ладно. Потому что, если он все же позвонил, спустя столько времени, на это должна быть причина. Потому что, господи, а что, если он в опасности, или болен, или…
– Я не могу тебе сказать. Не теперь. Я хочу, чтобы ты услышала меня, Мэри.
У нее захватило дыхание.
– Ты знаешь мое имя, – прошептала она, больше даже себе, чем кому-то еще.
– Что? – На другом конце линии снова раздался шорох, искажающий и прерывающий голос звуками невыключенного радио.
– Алло? Ты тут? Алло? – Мэри повысила голос, прорываясь сквозь ненадежную связь, пробивая помехи всей силой своего отчаяния. – Алло? – Ее снова охватило ужасное чувство, что она сказала что-то не то. Она больше не может потерять его. – Алло?
Но прежде чем она смогла сказать еще хоть что-то, связь прервалась.
Спотыкаясь, Мэри поплелась к двери. Она с трудом смотрела перед собой и шла не глядя, перебирая в голове все возможные наихудшие сценарии. Почему? Почему именно сейчас? Она прижалась пылающим лбом к стеклянной панели, ручка больно воткнулась в мягкую плоть живота. Что все это значило?
Она уставилась в зрачки собственного отражения, как будто там могла быть какая-то подсказка.
Но все, что она видела, был только Джим, в ту первую ночь, когда они были вместе: голос – шорох гравия, и лицо – дом.
– 2 –
2005
Мэри могла вспомнить во всех подробностях, где стояла в тот момент, когда впервые увидела Джеймса. Не потому, что это была судьба, укол стрелы Купидона или тому подобная чушь, на которую у нее не было ни времени, ни охоты. Нет, она помнила это потому, что это было то самое время и место, где она за секунду до того опрокинула на свою лучшую белую блузку полкастрюли кок-о-ван[2].
Худшего момента быть не могло. До момента приезда жениха с невестой оставалось не более получаса, и они заплатили за этот ужин более чем достаточно для того, чтобы главная официантка не была одета в главное блюдо. Ко всему прочему, соус был обжигающим. Обслуживать июльскую свадьбу в полной парадной форме было несладко даже и без того, чтобы добавлять в уравнение болезненный ожог.