– Спасибо. И прости меня за это.
– Ничего страшного – а для чего еще нужны друзья, а? – Дженет сжала плечо Мэри. – Ладно, мне надо бежать. Ты иди потихоньку… И, знаешь, не говори об этом никому, ладно? Мне тут еще только восстаний не хватало. А если кто спросит, скажи, у тебя просто мигрень. Сволочи они все.
Мэри старалась проводить в своей квартире как можно меньше времени. Своими размерами та больше напоминала комнату в общежитии, но это было лучшее, что она могла себе позволить. Там была кухня, она же гостиная, крошечная спальня и ванная с самым громким в мире краном. Она, в общем, отвечала всем нуждам Мэри, притом что у нее все равно не было слишком много вещей, но иногда она смотрела на этот серый казенный ковролин, на потрепанные облезлые обои и думала, как же она оказалась здесь в свои сорок, когда ее тридцать казались такими многообещающими?
Мэри понимала, что после исчезновения Джима она могла винить в своей изоляции только саму себя. Мать время от времени звонила ей, но Мэри всякий раз говорила с ней легким радостным голосом и под любым предлогом уклонялась от ее визитов. Все три ее младших брата, ни с кем из которых она не была особо близка, уже завели собственных детей; и даже бывшая тусовщица Мойра, ее старинная подруга из Белфаста, была замужем, имела двоих детей и ждала третьего. Это само по себе было достаточным поводом для потери связи, но в глубине души Мэри знала – тот факт, что она не отвечает на звонки и смс, не прошел незамеченным.
У нее были знакомые в Лондоне – волонтеры в «НайтЛайне», Дженет, – но все они были в достаточной мере случайны. Это не значило, что ее не приглашали в разные места, но Мэри от всего отказывалась. Все равно большинство событий приходилось на вечер, а все знали, что в это время она будет на станции. Сначала они пытались уговорить ее пропустить день-другой. Дженет была особенно настойчива – она хотела, чтобы Мэри вообще прекратила эти вахты с табличкой.
В первое время Мэри была настороже. Кто Дженет такая, чтобы говорить Мэри, как она должна справляться со своей потерей? Но со временем она поняла, что таким образом Дженет заботилась о ней. Однажды Мэри почти попыталась объяснить ей причины своей вахты. Для нее самой они всегда были очевидны – как рамки, поддерживающие само ее существование в отсутствие Джима. Потому что мне нужно делать хоть что-то; потому что я обещала всегда быть его надежным местом, что бы ни случилось; потому что любовь – это не что иное, как терпение. Но у нее сжалось горло, и она пробормотала ту же отговорку, которую всегда использовала, отбиваясь от подобных вопросов: Всем надо как-то устраиваться.
Теперь, захлопнув за собой входную дверь, Мэри направилась прямо в ванную, умыть распухшее лицо. Взглянув в зеркало, она с трудом узнала девушку, на которую сворачивали шеи по пятницам на Атриум-роуд, ту самую, что приворожила Джима на месте, похитила его сердце и направила по новому пути. Он всегда называл Мэри красавицей. Но одно дело – сказать это кому-то, а совсем другое – заставить его в это поверить. Всякий раз, как руки Джима замирали, когда он расстегивал ее платье, или он застревал гребнем в ее волосах, расчесывая их, она обретала еще немного уверенности в своей красоте.
При одной только мысли о его руках, бегущих по ее шее, ей стало больно от тоски. Она вышла в коридор, чтобы снова схватить свою сумку, но в спешке задела по пути шаткий шкафчик. Его содержимое вывалилось на пол – и среди прочего все записки, которые Джим написал ей, лежавшие в обувной коробке с краями, потрепанными от частых прикосновений.
Мэри опустилась на колени. Сейчас было совсем не время копаться в воспоминаниях. Джим позвонил ей, и, пока она не узнает, в чем дело, она должна нести свою вахту с удвоенной силой. Вообще-то она уже давно должна быть с табличкой на станции. Что, если он пришел туда, как в старые времена, после долгой смены, ожидая увидеть, что Мэри ждет его возле турникетов? Шансы на это были выше, чем всегда. И оказаться не первой, кто увидит – кто обнимет его, – было совершенно немыслимо.
Она сгребла рассыпавшиеся воспоминания, но глянцевые картинки и скользкие кусочки ламината вырывались из ее дрожащих пальцев. Джим обычно покупал все это, где бы он ни был, и в Англии, и за границей, надписывал их по возвращении и, пока Мэри спала, распихивал везде по дому, чтобы она отыскивала их. Тут были открытки с Мостовой гигантов, с каждым туристическим видом Лондона, одна с конференции в Сингапуре, одна из Вашингтона. Она перевернула открытку, лежащую сверху. Кажется, это из Бразилии.