— Нет, умеешь? Скажи, умеешь?
— Наверное, сумею. Дурацкое дело не хитрое. Нажал там чего-нибудь, он и выстрелит.
— Это кто он?
— Ну, кто? Порох, дробник, или как он там у вас называется? Этот, который сразу многими стреляет? Дробник?
— Дро-о-о-бник? — Боря Линев даже встал. — Дробник? Нет, вы слыхали? Многими который! Дробник! Пошел вон отсюда! Братцы, гоните его к чертям собачьим! Он нас опозорит. За борт его!
На Ромашникова накинулось несколько человек.
— Просить Наумыча отправить его назад!
— Запереть в трюме и не показывать старым зимовщикам до самой последней минуты!
— Нет, ты скажи, как ты в зимовщики попал? — не унимался Боря Линев. — Ты, может, и плавать не умеешь?
— Ну, не умею. Я же не в Крым еду, не на курорт. Плавай, пожалуйста, если тебе это нравится, а я лучше буду с берега смотреть. Только я думаю, что и ты долго в этой воде не проплаваешь.
— Ну и полярник! — захохотал Боря Линев. — Ай да полярник! Нет, как ты попал? Тебе же надо бы на бахче арбузы караулить, а ты — в Арктику.
Романтиков обиделся:
— Ну, это кто чем работает. Тебе если голову отрезать, так ни ты ни твои собаки, наверное, не заметят даже, что у тебя башки нет. Тебе, конечно, трудновато понять — зачем люди едут в Арктику. Я, например, еду не для того, чтобы стрелять, плавать и кататься на лыжах. У меня работа поважнее есть. А вот..
Долго бы еще, наверное, шла перебранка, если бы не помешали нежданые гости.
Световой люк в потолке каюты был открыт. Вдруг из люка упали на стол три маленькие серенькие птички. Они разбежались по столу, вспорхнули и заметались по кают-компании, натыкаясь на стены, шкафы, ударяясь о зеркала.
— Лови! — закричал Боря Маленький.
С громкими криками все бросились ловить птичек. Поднялся страшный гвалт, толкотня, хохот. Птичек ловили шапками, шарфами, даже скатертью.
Наконец поймали. Боря Линев взял одну из птичек, повертел ее в руках, растянул крылышки, подул в перья.
— Пуночки, — важно сказал он. — Из семейства воробьиных. Наверно, домой летели и отбились от стаи. Сейчас ведь как раз осенний перелет.
Мы посадили пуночек в стеклянный шкаф, покрошили им хлеба. Птички забились по углам, нахохлились, спрятали головки под крыло и заснули.
Мыс Флора
Утром 30 сентября меня разбудил громкий крик:
— Безбородов, земля!
В дверях каюты стоял Ромашников. Вид у него был такой, точно мы идем ко дну.
— Земля! Подходим! Скорее!
— Какая земля? Вы с ума сошли!
— Земля! Земля! Вставайте!
Ромашников исчез. Сбросив одеяло, я торопливо стал натягивать носки, фуфайку, сапоги и, наскоро одевшись, выбежал на палубу.
Мутный рассвет, туман, пурга, холод. С правого борта, в тумане, сквозь косо летящий мелкий и сухой снег действительно виднеется какая-то земля. Пустынная, безлюдная, молчаливая. Черные, чуть запорошенные снегом высокие голые утесы и пики. К самой воде отвесной стеной спускаются ледники. По зеленому, как бутылочное стекло, морю плавают голубые, фисташковые, белые льдины, гладкие, обмытые, отшлифованные соленым морем.
Дикая, страшная земля…
Растерянные, притихшие, будто испуганные безлюдьем, молчанием и холодом этой земли, толпятся у борта наши матросы, глядят на смутные очертания скал и ледников, переговариваются вполголоса.
За ночь и сам корабль покрылся ледяной корой — обледенела палуба, обледенели веревки, ледяным брезентом забран капитанский мостик.
На мостике стоит капитан. В руках у него обледенелый большой бинокль.
— Вахтенный, — негромко говорит капитан, — разбудите радиста. Иван Савелич, приготовьте якорь.
И, повернувшись в нашу сторону, капитан улыбаясь добавляет:
— Ну, до Земли Франца-Иосифа добрались прямо как на извозчике — в самую точку.
— Это что же, остров Гукера? — спрашиваю я.
— Нет, это только еще мыс Флора, но тут нам лучше сейчас постоять. Туман. Да и глубины здесь небольшие. А ветер такой заворачивает, что лучше отстояться на якоре. До Гукера-то, до зимовки, отсюда уже недалеко — сорок пять миль.
Мыс Флора! Так вот он какой, мыс Флора! Знаменитый мыс.
Долго и тщетно старался я рассмотреть в бинокль смутные очертания дикой земли, которая иногда появлялась в тумане.
Где-то здесь должна быть грубо сколоченная из бревен маленькая закопченная хижина. А, может быть, ее уже разрушили полярные штормы, разворотили и сломали медведи?
Хорошо бы побывать в этой хижине на мысе Флора. Может быть, где-нибудь под потолком или в щели грубой бревенчатой стены залежался медный патрон с какой-нибудь записочкой, подписанной: «Фритиоф Нансен», или: «Фредерик Джексон».