Каждого входящего в кают-компанию встречают веселым криком:
— Здорово! Доброе утро! Садись к нам! К нам, к нам давай!
Стремоухов заходит в кают-компанию прямо в шапке, и Наумыч отправляет его назад в коридор, где у нас устроена вешалка.
— Разденься! Не в шинок лезешь!
Звенят стаканы, ножи, тарелки.
Мы наперебой рассказываем друг другу, кто видел какой сон и как трудно было сразу, проснувшись, сообразить, где ты, и как будили Борю Маленького. А Гриша Быстров немедленно предлагает сконструировать для Бори автоматический будильник безобидного действия, чтобы в 7 часов утра опрокидывалось на Борю ведро воды или падало тяжелое полено.
— Очень просто! — горячится Гриша. — Ей-богу, могу сделать.
И сразу начинает чертить вилкой на клеенке параллелограммы сил и равнодействующие.
Вдруг отворяется дверь, и, шлепая калошами, входит в кают-компанию Сморж. Он только что встал и даже еще не умывался. Он похлопывает себя по голым рукам и осматривает кают-компанию.
— А где ребята? — зевая говорит он.
— Какие, Жоржик, ребята?
— Таймырские, — спокойно отвечает Сморж и достает папироску.
— Хватился. В огороде бузина, а в Киеве дядька, — хохочет Наумыч.!
Папироска так и остается недонесенной до рта. Сморж испуганно озирается, сует папироску за ухо, начинает часто мигать.
Поднимается такой хохот, что даже повар Арсентьич выходит из кухни, держа в руке огромный нож, и принимается хохотать, еще не зная, в чем дело.
— Неужто ушли? — говорит Сморж, растерянно улыбаясь. — А как же посылка? Да вы, наверно, разыгрываете? — И, скинув калоши, он босиком выбегает в коридор и звонко топает к выходной двери.
— Догонять «Таймыр» побежал! — кричит Вася Гуткин.
— Он посылку жене приготовил! — давясь от хохота, выкрикивает Костя Иваненко.
— Вот разиня!
— Ай да матрос, свой корабль проспал!
Через минуту Сморж возвращается и смущенно присаживается с краю стола.
— Ну и пускай, — говорит он. — Вот и хорошо, что ушли. Без них лучше, одним-то. — Он осматривает столы, заглядывает в кружку Бори Маленького. — Чайку, что ли, попить?
— Пойди сперва умойся, — говорит Наумыч.
Сморж чешет под мышками, качает головой, удивленно хмыкает.
— Проспал! Скажи, пожалуйста. Хорошо бы пьяный был, а то и выпил-то самую малость. Ай, Жоржик, ну, Жоржик…
— Да ты чего хоть во сне-то видал? — спрашивает Вася Гуткин.
— Чорт их знает, каких-то змей.
Боря Маленький очень заинтересовывается сном Сморжа:
— А какие змеи? Толстые?
— Зеленые какие-то. С языками, — неохотно говорит Сморж. — Вилочкой такой языки. А что?
— Мне тоже змея снилась. Желто́брюх называется. С набалдашником.
— Нет. Мои простые были.
Леня Соболев хитро подмигивает нам.
— Как, как змея называется? Желто́брюх, говоришь? С набалдашником?
— Да. Они в Таганроге у нас водятся. Около железной дороги живут, в канавах. Такая змея, а на хвосте у ней набалдашник. Вот если ей надо нападать, она сейчас набалдашник свой надует, станет на голову, тресь набалдашником — и насмерть.
— И здорово бьет?
— Здорово. Зайца, или там тушканчика, может с одного удара положить.
— Интересная змея, — говорит Леня, — прямо необыкновенная. Ну, а лису, например, может?
— Отчего ж? И лису убьет.
— А овцу?
Боря Маленький не замечает, что мы едва сдерживаемся от хохота. Он кладет вилку и серьезно говорит:
— Вот за овцу ничего не скажу, не слыхал, но ягненка, пожалуй, укокошит.
— Ну, а как же она на голову-то встает? Ведь ей, поди, трудно? Да еще набалдашником бить.
Первым не выдерживает Вася Гуткин. Он давится чаем, громко фыркает. За Васей начинаем хохотать и мы все, а Боря Маленький размахивает руками, кричит, что он сам видел «чорт те сколько» желто́брюхов, что мы ничего не понимаем, что пусть любой из нас приезжает в Таганрог, и Боря ему «желто́брюхами глаза засыплет — пожалуйста!»
С этого дня Боря Маленький получает на весь год кличку Желто́брюха.
В разгар чаепития из кухни появляется Арсентьич.
— Товарищ начальник, — говорит он. — Надо принести со склада ящик с консервированным молоком, мешок муки, сахару. Вы бы мне человека в подмогу дали.
— А мне человек десять нужно, — кричит со своего места Шорохов, — самолетный ящик перетащить.
И все вдруг заволновались, каждый вспомнил про свои заботы.
— Что же это такое, Наумыч? — обиженно говорит Костя Иваненко. — Я тоже не двужильный. Свиней три раза покормить надо? Надо. А их восемнадцать штучек. А еще снегу на двадцать гавриков натаскать. Посуды-то одной перемыть сколько? Только от завтрака помыл, глядишь — обед. От обеда помыл — ужин. А уголь? А дрова? Вроде, Наумыч, тяжело одному-то. Помочь бы надо.