Что она могла сказать в свое оправдание?
– Но я… я собиралась это сделать, – запинаясь, виноватым голосом ответила девушка.
Марк кивнул.
– Понимаю, – мрачно произнес он. – Может быть, вы скажете, что, пока я был в Касабланке, вы пытались со мной связаться? Но я спросил свою секретаршу и слугу в доме, и они сказали, что звонков от вас не было.
– Да, я вам не звонила, – более уверенным голосом ответила Эмма. – После того, что вы для меня сделали, я была обязана сказать вам, что Гай вернулся. Но мне казалось, что не будет ничего страшного, если сначала поговорю с ним, а потом – с вами.
– Но вы прекрасно знали, как я отнесусь к вашей встрече. Или вы забыли, при каких обстоятельствах он бежал из Танжера?
– Нет, я этого не забыла. Я помню, что Гай виноват, хотя никаких обвинений ему не предъявили. Что он оставил меня ради другой и что здесь у него остались долги. Что только благодаря вам его не арестовали…
– Абсолютно верно. Во всяком случае, с памятью у вас пока все в порядке. Значит, вы побежали к Тренчу потому, что простили его. Когда вы узнали, что он в городе?
– За пару дней до его звонка. Гай хотел меня видеть. Сеньора де Кория, должно быть, вам об этом уже рассказала.
– Да. Она сказала, что его звонок вас сильно взволновал. Вы заявили, что, раз он вам позвонил, должны обязательно его увидеть. И это несмотря на ее совет сообщить мне, что Тренч вернулся!
«Леонора де Кория переиначила мои слова, а он ей поверил!» – с горечью подумала Эмма.
– Мне не нужны были советы! – выпалила она. – Я и так собиралась рассказать вам о Гае. Хотя что я могу о нем сказать? Только то, что из Танжера он уехал в Марсель. Что некоторое время там работал, сумел расплатиться с кредиторами, а теперь намерен жениться и увезти жену в Родезию, где у него новая работа. А еще что он вам очень благодарен…
– За то, что против него не завели уголовного дела, он может меня особенно не благодарить. Я действовал прежде всего в интересах авиакомпании. И вы помчались к нему только для того, чтобы услышать эти новости?
– Я к нему не помчалась! – возразила Эмма. – Сначала я хотела поговорить с вами.
– Но не поговорили. Неужели я такой глупец, что не понимаю, зачем вы с ним встречались?
– Я же говорила вам, что серьезной причины для встречи с ним у меня не было!
– Не было? Вы разве не понимали, что если Тренч продолжает заниматься своими грязными делишками, то и вы попадете под подозрение? Если бы вы обратились сначала ко мне, то я бы сам с ним встретился. Но вас, видимо, это совсем не устраивало.
– Как вы можете так говорить! За вашу встречу с Гаем я была бы вам только благодарна. Если, конечно…
Эмма хотела добавить: «…ему не грозит опасность ни от вас, ни от полиции», но Марк перебил ее:
– Если, конечно, не испытывали бы к нему нежных чувств, в которых сами боитесь сознаться! Вам просто захотелось вспомнить прошлое!
– Я же не знала, что у него все в порядке, и думала, что ему нужна моя помощь. Не могла же я отвернуться от человека, нуждавшегося в помощи. Если вы окажетесь в беде, я даже вам постараюсь помочь.
Ей не надо было произносить «даже». Это слово вырвалось у Эммы только потому, что непонимание Трайтона начинало ее бесить.
– Даже мне! – возмущенно воскликнул он. – Выходит, моя забота о вас и ломаного гроша не стоит! А я-то думал, что вы совсем другая…
– Что значит «совсем другая»?
– Вы, как и все женщины, не можете забыть свой прошлый роман. Для вас не важно, по чьей вине он был прерван. Женское самолюбие заставляет вас верить в то, что, стоит вам лишь пошевелить пальцем, как тот, с кем вы расстались, снова окажется у ваших ног. И это не важно, влюблены ли вы в другого или нет.
– Но мне от Гая ничего не нужно. Абсолютно ничего!
– Вы так говорите только потому; что Тренч по-прежнему любит ту, ради которой он оставил вас. Если бы вы действительно думали, что он нуждается в помощи, то в первую очередь обратились бы ко мне. Но вы этого не сделали. Если вы ездили к нему в надежде найти утешение, то я бы вас искренне пожалел. Но, увы, я только что стал невольным свидетелем того, как это утешение вы искали в объятиях другого…
– В таком случае, что бы я ни сказала, вы мне все равно не поверите. Но какое же утешение я могла получить?
Марк долго смотрел на Эмму, а потом произнес:
– Не знаю. Я не понимаю, что вам нужно от Галатаса.
– Но он же влюблен в Леонору! – выкрикнула Эмма, впервые назвав при Трайтоне сеньору де Кория по имени.
– А Леонора – тоже женщина, – заметил Трайтон. – А это значит, что она, подобно другим, дверцу в свое сердце будет держать приоткрытой. Но судя по тому, что я видел, вы к Галатасу не очень-то расположены. Хотя точно не знаю. Может быть, вы в него влюблены. Единственное, что мне доподлинно известно, так это то, что сегодня вы были в его объятиях. Если вы в него влюблены, то я прошу прощения за мое вторжение, а если нет, то это значит, что вы – охотница за скальпами. Да-да, то, чем вы занимаетесь, называется охотой за скальпами…
Увидев, что Эмма вздрогнула, он продолжил:
– Что, в точку попал? Тогда никаких извинений от меня не услышите. А если у вас такая страсть к коллекционированию скальпов, то возьмите и этот!
Трайтон резко наклонился к девушке и страстно поцеловал ее в губы. В его поцелуе не было нежности, но и этого оказалось достаточно, чтобы у Эммы сразу же закружилась голова.
После этого он молча вышел из комнаты, а остановить его Эмме не позволила гордость.
Она ждала Леонору и, прислушиваясь к шуму дождя, думала о Трайтоне. После долгих раздумий девушка пришла к окончательному решению: как только ее отпустит Леонора, она тут же съедет с виллы «Мирадор». Если она останется в этом доме до свадьбы Пилар, то тогда новых встреч с Марком ей точно не избежать. А видеть его Эмма не хотела. Она была на него обижена. Горькие слова, сказанные им, болью отдавались в ее сердце.
Да как же он мог о ней так подумать! Ведь это же все неправда! А раз это неправда, надо об этом забыть и думать о чем-нибудь другом. Ну хотя бы о предстоящем разговоре с Леонорой. Общение с этой женщиной требовало от Эммы предельного напряжения. И новый разговор с сеньорой, в чем она нисколько не сомневалась, исключением не станет.
Когда до нее из холла донесся голос сеньоры де Кория, Эмма решила, что та привезла с собой Рамона. Но когда Леонора вошла в гостиную одна, девушка поняла, что в холле она разговаривала с Хоребом.
Увидев Эмму, женщина остановилась посередине комнаты и принялась стягивать с рук длинные вечерние перчатки.
– Сейчас так поздно, я думала, что вы уже спите, – сказала она. – Вы не очень устали?
Теплота в ее голосе удивила Эмму.
– Нет, сеньора, я не устала, – сухо ответила девушка. – А спать не легла потому, что звонила Пилар. Я пообещала ей дождаться вас и передать, чтобы вы ей срочно перезвонили.
Леонора нахмурилась.
– Звонила Пилар? – переспросила она. – Странно. Решила уделить мне внимание, когда с ней рядом тот, кого она так обожает! Ничего важного она мне не сообщит. А потом, она уже наверняка в постели. Так что я перезвоню ей завтра утром.
– Она умоляла вас позвонить сегодня, – не отступалась Эмма.
– Хорошо, хорошо, я ей сейчас позвоню, – буркнула Леонора, но к телефону все равно не подошла.
Она наконец сняла перчатки, сбросила с себя меховую пелерину и, достав из коробки сигарету, опять же к удивлению Эммы, предложила ей закурить.
– Скажите, вы видели сегодня Рамона? – спросила сеньора де Кория. – Это вы сообщили ему, где меня можно найти?
– Да. Он сказал, что о своем приезде известил вас телеграммой. Но потом засомневался, послал ли он ее или нет.
Леонора снисходительно улыбнулась.
– Тогда все понятно, – кивнула она. – Рамон нашел меня в «Гойе», а после фильма мы поехали с ним поужинать. А в том, что он забыл послать телеграмму, ничего удивительного нет. К тому времени, как мне удалось убедить его поехать домой и лечь спать, он так напился, что уже стал сомневаться, получил ли он наследство или нет. Надеюсь, он вам о нем говорил? Оно ему досталось от дяди. А у того в Южной Испании были самые плодородные земли.