Мое трюкачество было способом заявить о себе. Я занимался этим, чтобы выжить. Если ты не вышел ростом и не можешь продемонстрировать физическую силу, научись отпускать шуточки. А если это не проходит, съезди сам себе по морде велосипедным насосом. Проходит на ура.
Умение ломать комедию очень помогает в жизни. К этому выводу я пришел еще лет в восемь. Я мастерски спотыкался и падал, мастерски имитировал обморок. Мне помогало то, что я был маленький и легкий — когда я летел с дерева, не вырабатывалось такого количества кинетической энергии, как в случае, если с дерева летели мои верзилы ровесники. Они непременно себе что-то ломали. А я, упав, весело подпрыгивал и смотрел, все ли видели мой очередной подвиг.
Другие дети после школы занимались в кружках, строили модели, хулиганы поджигали деревья и тайком забирались, взламывая замки, в здание школы. Я строил скаты, учился перепрыгивать на велосипеде препятствия, перемахивал через овраги, ямы и пропасти, забирался на самые верхушки деревьев.
Но главной моей любовью был велосипед. С раннего детства я обожал двухколесный транспорт. И до сих пор обожаю — теперь уже моторный. Стены спальни, которую я делил со своими братьями Ником и Энди, были увешаны плакатами с мотоциклами, которые я рассматривал каждый день перед сном. Легендарный Эвел Нивел, непревзойденный мастер трюков с мотоциклами, был моим кумиром.
Я постарался, чтобы мой велик с виду был как настоящий гоночный: обмотал ручки желтым скотчем, на кончики надел голубые затычки. Жаль только, что по техническим характеристикам он и не приближался к спортивному. Родители купили его уже подержанным, в магазине на окраине Бирмингема.
И вот я стою на старте. На душе у меня неспокойно. Футах в двадцати-тридцати передо мной начинался помост. Это была узкая доска — скорее всего, кусок старого кухонного шкафа. Он лежал на паре кирпичей. За ним лежала куча тряпья, через которую мне предстояло перепрыгнуть. Ватага ребятишек с нашей улицы с нетерпением ждала представления.
Итак, я решился на прыжок. Нечего и говорить, что моя попытка закончилась провалом. На разгоне велосипед повело в сторону, и пока я его выравнивал, потерял скорость. Сам помост оказался слишком гибким и прогнулся под тяжестью велосипеда. Край помоста, лежавший на кирпичах, встал передо мной торчком. Я резко затормозил и повалился на бок. В падении не было ничего героического, велосипед остался цел, я тоже. Меня осмотрели, не обнаружили ни царапины, инцидент был тут же забыт, и мы отправились бродить по улицам и обсуждать того парня, который, упав, переломал обе руки и разбил башку.
Велосипеды я любил не только за то, что́ можно было на них делать, меня завораживало то, как они работают. Лет в десять-одиннадцать я уже мог разобрать любой велик по винтикам и собрать обратно. Я несколько недель отлаживал своему брату Энди гоночный велик. Это был красный «пежо», и повозиться с ним пришлось немало. И наконец дело было сделано. Машина была отлажена как часы. Каждая деталь была вычищена и смазана. Энди был счастлив, хотя теперь мне кажется, что он мне подыгрывал. Настал момент пробной поездки. Это была моя прерогатива. Самое прекрасное в работе механика — это испытание отлаженной им машины.
Через несколько домов после нашего боковая дорога шла вокруг треугольной лужайки, которую так и называли Треугольником. Именно здесь я и проводил испытания. Местные жители привыкли, выезжая из дома, внимательно смотреть по сторонам: была велика вероятность, что откуда-нибудь неожиданно выскочу я — на велосипеде, скутере или на чайном столике на колесиках. Сегодня я собирался побить все рекорды.
Велосипед работал превосходно. Я проверил тормоза — порядок. Цепь не заедала, только тихонько позвякивала, когда я шел на свободном ходу. Впрочем, я предпочитал крутить педали. На Треугольнике было, естественно, три поворота. Я прошел первый — довольно плавный, потом повернул направо и направился к последнему повороту.