Последнее, что она запомнила, – это что Джона говорит: «Ага, обязательно» – и шагает навстречу этим влажным блестящим клыкам.
Она бесконечно долго выныривала из этого сна. Но вой последовал за ней в реальность: это Ухура стояла у двери, устраивая безумный шум. Лаяла она на удивление громко. Шум присутствовал в комнате как нечто осязаемое. Зоя лишилась способности думать.
Что до Спока, то он забился под половик: видна была только громадная трясущаяся кочка.
Зоя подошла к двери, опасаясь прикасаться к Ухуре в ее взвинченном состоянии.
– В чем дело, подруга? – мягко спросила она. – Ш-ш! Все хорошо, все хорошо.
Она вытянула руку, чтобы погладить собаку по холке, но Ухура огрызнулась на нее (чего вообще никогда и ни с кем себе не позволяла) и начала бросаться на дверь. Она ударилась в нее три раза, громко, словно стучал какой-то монстр.
– Тебе пописать приспичило? – спросила Зоя.
Она открыла дверь. Ухура выскочила на улицу, и Зоя вышла следом, всем существом радуясь прекращению лая.
Было довольно темно. Луны не было, но свет откуда-то шел, потому что озеро сияло. Буран уже миновал. Остался только небольшой снегопад. Зоя содрогнулась и заметила, как сильно у нее болит все тело. Казалось, все ее кости скрепляла одна только боль.
Она осмотрелась, ища Ухуру, и начала беспокоиться о том, как утром будет возвращать Джону домой.
И тут Зоя увидела грузовик, мчащийся по дороге к дому, поднимая колесами снег.
Это был уродливый покореженный старый пикап. Формально его надо было назвать черным, но его столько латали, что кузов наводил на мысль о какой-то кожной болезни. Водителя Зоя не разглядела. Она видела только руку, держащую в окне сигарету. Секунду она в полутьме смотрела, как красная точка сигареты все приближается и приближается. Это завораживало.
Когда она опомнилась, то увидела, что Ухура летит по дороге к грузовику – прямо ему навстречу, не сворачивая, словно могла остановить его своим телом. Зоя даже закричать не успела.
Водитель либо не увидел собаку в свете фар, либо наплевал на нее. Примерно в тридцати метрах от дома раздался жуткий удар. Тело Ухуры отлетело в сугроб.
Снег падал как ни в чем не бывало.
А водитель ехал дальше. Он затормозил у дома. Вышел. Сунул новую сигарету в свои мерзкие обветренные губки и, даже не бросив взгляд назад, чтобы проверить, что стало с Ухурой, повернулся к Зое.
Выглядел он отвратно. Пожилой, с седеющим ежиком и рябинами от угрей. Его одежда – широкие черные брюки и белая рубашка в синюю полоску – явно покупалась когда-то для того, чтобы производить на окружающих впечатление, но хорошие вещи явно мало ему помогли, потому что сейчас стали настолько грязными, что даже стиральная машина их с отвращением выплюнула бы.
Зоя сбежала с крыльца и встала на колени в снег рядом с Ухурой. Собака получила встряску, но была жива.
Мужчина не сказал ни слова. И не подумал извиняться. Просто стоял и возил по Зое глазами, которые оставляли сопливые следы, как слизняки. Мужчины так на нее смотрели с тех пор, как ей исполнилось двенадцать. Когда она заговорила об этом с матерью, та сказала:
– Зоя, присядь на минутку. Мне пора объяснить тебе, что значит выражение «мерзкий паскудный извращенец».
Зоя и сейчас обожала ее за это.
Этот конкретный паскудник ухмылялся так, что у нее вены начали дергаться.
– Ты сбил мою собаку! – возмутилась она. – Спятил?
Он захохотал, а взгляд его стал жестким.
– Это не твоя собака, – сказал он. – Хоть пара стариков и окочурилась, это не значит, что тебе можно прийти и забрать их собак. – Он отбросил сигарету на дорогу, и она с шипением утонула в снегу. – А где вторая – трусливая?
Он знал Спока с Ухурой!
– Ты кто? – спросила Зоя.
– Кто я? Я тот, кому не нравится стоять на чертовом холоде. А еще я тот, кто терпеть не может вопросов. Так где чертов второй пес?
– Это вопрос, – сказала Зоя.
Мужчина отрывисто хохотнул.
– Ну, надо же, какой язычок у нее! Вот что, деваха: зови меня Стэном, хорошее имечко, а? Стэн Мужик. А я буду тебя звать… Зоя. Как тебе это?