И в самом деле, уже на следующее утро, когда мы проплывали мимо зубчатых скал Strugglers, где покрасневшие от ржавчины обломки судов неуклюжими трагическими жестами безмолвно молили о помощи, на нас обрушился проливной дождь. Вместе с дождем появился туман. Этот потоп непрерывно сопровождал нас семь дней и семь ночей подряд. Патагонские естественные пути, которые там называют Canales australes — южные каналы (искусственных каналов в этой части земли нет), в точности соответствовали представлению, которое мы о них составили, — и капитан «Микальви» торжествовал!
Прибрежные скалы и острова растворялись во всеобъемлющей мгле, в которой исчезали их очертания и пропадали детали. Бледные ледники Кордильер, казалось, висели в воздухе, удерживаясь в нем каким-то чудом; леса, мимо которых мы проплывали, были пропитаны влагой, а бесчисленные водопады низвергались из ничего, как будто их источником была эта необъятная дождевая туча, сквозь которую мы день за днем прокладывали путь.
Из тумана, как призраки, к борту парохода неожиданно подплыли в лодке насквозь промокшие, промерзшие индейцы и попросили сигарет и хлеба — наверное, единственные слова на испанском языке, которые они знали. Получив, что просили, они снова исчезли, сделав несколько взмахов веслами; никто не тормозил, все продолжало двигаться, как будто маленький метеор встретился на пути с планетой — два мира, которые соприкоснулись и снова разошлись, связанные общим туманом, дождем и общей нуждой, различной только по масштабам. Это была наша первая встреча с последними индейцами, и мы долго находились под ее впечатлением. Все произошло так неожиданно и так прозаично, как-то неправдоподобно и в то же время реально.
Вскоре «Микальви» стал на якорь перед стоянкой последних индейцев, чтобы взять на борт трех больных и окольным путем, так как вся северная часть рейса была еще впереди, доставить их в Пунта-Аренас. Мы смогли побывать в лагере этих медлительных мужчин, женщин и почти неподвижных серьезных детей, окруженных сворой свирепых собак, все происходило как бы вне времени и вне культуры, пока нас не позвал на борт нетерпеливый гудок «Микальви». Наше путешествие на север продолжалось. Впрочем, в следующей главе об этой индейской «Машине времени», по Уэллсу, сообщается более подробно.
Самая северная точка, которой мы достигли, был фиорд и Рио-Бейкер, расположенные примерно в 900 км от Пунта-Аренас. Здесь наша задача изменилась, поскольку в фиорде, или, вернее, в этой группе врезающихся в Анды фиордов, подопечными «Микальви» были уже не смотрители маяков и индейцы, а другие в таком же удалении поселившиеся и, возможно, такие же несчастные, как и они, люди — колонисты с острова Чилоэ. Несмотря на многочисленные трагические неудачи, они упорно продолжали жить со своими семьями в полном уединении.
Подробнее об этом мы рассказываем ниже.
Дождь шел почти каждый день, и естественно, что в этом потопе «Микальви» все больше принимал вид ноева ковчега. Он в самом деле походил на библейский ковчег, в особенности верхняя палуба, загруженная животными всех видов. Поскольку животные и вечный дождь делали верхнюю палубу непригодной для жилья, воздух в помещении, где жили мы, был как в ночлежном доме «Армии спасения». Нас было около тридцати человек, мужчин, женщин и детей — смотрители маяков с увеличивающимися после каждого срока пребывания семьями и чилоты, меняющие фиорды чаще, чем рубашки. Пища состояла главным образом из ракушечного супа, в котором плавали и кости, а иногда баранина. Чтобы захватить для сна соответствующий «выдвижной ящик», всякий раз приходилось совершать к нему альпинистское восхождение.
Впрочем, спать можно было только во время хода судна, так как, едва «Микальви» становился где-нибудь на якорь, у команды сейчас же возникала потребность восстановить равновесие своих бункеров, и она начинала переброску угля от одного борта к другому или с носовой части в кормовую. Нестерпимый визг лебедок и неистовая дрожь, передававшаяся по всему судну, — все это над нашими головами — заставляли нас в первые дни подниматься на верхнюю палубу и выяснять причину столпотворения. Однако ночь с ее непрекращающимся ливнем таила в себе самые разнообразные опасности, принуждающие нас к немедленному отступлению: едва удавалось уклониться от мчащейся по канату массивной железной угольной корзины, как неожиданно мы оказывались на самом краю зияющего черного отверстия угольного бункера; почти задевая, пролетала мимо цепь, а из другой переполненной корзины с шумом падало к ногам полцентнера каменного угля… Но еще большую опасность для бренной плоти пассажиров представляли вездесущие животные, размещенные по всей палубе. Они тихо и неподвижно, с опущенными головами стояли в сырой темноте, призывая своим безмолвным видом к безропотному смирению.