Из одной такой палатки «Микальви» захватил с собой в Пунта-Аренас трех больных: двух туберкулезных — семилетнего мальчика и пожилого человека — и женщину с переломанной ключицей. Когда эти трое покидали лагерь, чтобы взобраться на катер, который доставит их на «Микальви», в палатке открылось «окно» — щель между двумя тюленьими шкурами, служащими одновременно стеной и потолком. «Окно» было раздвинуто смуглыми руками, и несколько тесно сдвинутых голов появилось в возникшем отверстии. Безмолвно смотрели оставшиеся вслед уходящим родичам, которых, однако, никто не нашел нужным проводить до корабля.
Иногда, как бы желая стряхнуть бездеятельность, тяготеющую над ними как предзнаменование смерти, алакалуф на короткое время возобновляют свою прежнюю кочевую жизнь. Они переносят на воду лодки, выдолбленные из целых стволов деревьев топорами, грузят женщин, детей и собак, разжигают на дне лодок огонь, который надо непрерывно поддерживать, несмотря на дождь и ветер, и отправляются на промысел за тюленями и выдрой, шкуры которых они при случае могут продать, на охоту за… своим прошлым.
Часто их целью является еще более скудный рай, чем тот, который они на время оставили, а именно маленький остров Сан-Педро, расположенный примерно на 150 км севернее, где мы их как раз и встретили. Они гребут туда несколько дней, так как маяки и «Микальви», который бросает здесь якорь на несколько часов, дают возможность кое-каких обменных операций, а при случае кое-что перепадает и без обмена.
Скоро «кочевники моря», как их окрестил Ж. Амперер в своей книге того же названия, станут только нищими в Пуэрто-Эдем и Сан-Педро. Для этих примирившихся с судьбой людей поездки на лодках между двумя пунктами, где можно кое-что выпросить, будут единственной целью, их единственным усилием и гордостью.
Эта бездеятельность доведет алакалуф до гибели еще скорее, чем болезни и прочие беды, принесенные белым человеком. И недалеко то время, когда вообще не останется ни одного индейца алакалуф, какие бы меры ни принимались для их спасения. Все великодушные и неуклюжие попытки задержать медленное вымирание, начавшееся столетие назад, только ускорили его. Удавалось сохранить от верной гибели отдельные виды животных и редких растений, но, по-видимому, человек не способен сделать что-либо для представителей себе подобных. Ничто и никто не сможет спасти от вымирания морских кочевников на краю земли.
Всматриваешься в эти серьезные, безмолвные лица и чувствуешь, что бесконечная грусть индейцев алакалуф вызвана не только мрачным, угнетающим окружением, где проходит вся их жизнь: непроходимыми лесами, неодолимыми горами, под вечными дождевыми тучами; не только однообразием вереницы дней без солнца и ночей без звезд, но и глухим, смутным, как медленно действующий яд, сознанием неизбежной гибели их рода.
Свистки с «Микальви» звали матросов на места, и под громыхание цепей был поднят якорь. Большие альбатросы без единого взмаха крыльев чертили свои круги и эскортировали «Микальви». Последние канаты, которые связывали нас с черными мокрыми кану и их пассажирами, были убраны, как будто мы хотели освободиться от тягостного, компрометирующего спутника. Индейцы молча поднялись в лодках и начали грести; маленькая растрепанная девочка в сомнительно белой сорочке держала на корме длинное весло, служившее рулем. Неожиданно, как сердитый прощальный привет, прозвучал короткий, сиплый лай собаки. Но тишина уже снова окутала это расставание, такая же глубокая, как и два часа назад, при приближении лодок. Шел дождь, люди и вещи снова возвращались в небытие. Мы ехали в разные стороны, расстояние между нами быстро увеличивалось. И когда после краткой проверки по карте названий окружавших нас скал мы снова посмотрели на море в поисках последних морских кочевников, они уже растаяли в туманной мгле неба и моря, как исчезают при пробуждении ночные видения.
Остров Чооэ и чилоты
Если вы почувствуете скуку и ощутите потребность испытать свое терпение, возьмите карту Чили и попытайтесь пересчитать острова, разбросанные вдоль длинного побережья. Кроме принадлежащего Чили острова Пасхи, обоих островов Сан-Феликс и Сан-Амбросио и архипелага Хуан-Фернандес, где в начале XVIII столетия жил матрос Селькирк, он же Робинзон Крузо, со своим товарищем Пятницей, все острова расположены вдоль южной трети побережья, от Пуэрто-Монт до мыса Горн, который, впрочем, и сам является островом.