Все догадки ни к чему не приводят; нет никакой явной причины. Вероятно, это просто инстинкт бродяжничества — необъяснимый, как многие инстинкты, — заложенный в крови чилотов. К ним относятся слова французского писателя Поля Морана: «Эта потребность быть где-либо в другом месте, упорная, как хроническая болезнь, — потребность всегда широко раскрывать атласы». Но атлас их раскрыт только на одной-единственной странице, на странице пампы, гор, холодных бурных побережий и каналов Патагонии и Огненной Земли.
Мы снова в Пунта-Аренас, нашей опорной базе в путешествиях по южным маршрутам. Спрашиваем, откуда появились низкорослые, но необычайно ловкие темнокожие девушки и женщины, работающие в матросских кабачках, барах и отелях официантками и горничными. «Конечно, с Чилоэ», — раздавалось всегда в ответ. Как и мужчины, многие чилотские девушки уезжают на заработки в Патагонию и на Огненную Землю, чтобы подработать денег, которые посылают домой членам своей семьи, так как обычно на себя тратят немного, или копят, а потом привозят с собой на Чилоэ.
Нам, как и многим людям, когда-либо проезжавшим через Магелланов пролив или вдоль его берегов, бросились в глаза мертвые леса. Как уже говорилось, часто до самого горизонта кроме только труднодоступных склонов Анд видны тысячи и миллионы лежащих или еще стоящих мертвых деревьев, как будто бы там разразилась катастрофа или упал гигантский метеор, если не атомная бомба. Но наряду с огнем виновником катастрофы был чилотский лесоруб, неустанно и терпеливо создающий пастбище для своего земляка-пастуха и его стада.
Так по крайней мере отвечали на наши вопросы. Мертвые леса у Магелланова пролива были совершенно безлюдными; самих чилотов мы встретили только много дальше на севере у побережья, примерно на полпути между выходом из Магелланова пролива и родным островом лесорубов. Здесь фиорд, вернее, целая серия мелко разветвленных фиордов глубоко врезается в отвесную стену Анд, и каждое из этих ответвлений фиорда превращается на материке в маленькую долину, через которую вытекают в море зарождающиеся в Кордильерах реки. Самые большие из них Рио-Паскуа и Рио-Бейкер, причем последняя дает свое название также и главному фиорду — Бейкер. Несколько невзыскательных семей чилотов поднялись на лодках вверх по этим рекам и нашли обетованную землю: защищенный от ветра горный склон, ровную площадку в долине или небольшую прогалину. Построили маленькие дома, конечно деревянные, которые на нашей стороне земли скорее назвали бы сараем, и убедили животных, разумеется овец, что то, что хорошо для людей, бесспорно пригодно и для них.
Женщины стряпали (другим работам по дому там, за Андами, не придают большого значения), а дети росли тай же быстро, как бамбук на берегах Рио-Бейкер,
Мы были поражены, встретив здесь, в суровом климате южной широты, грациозные трубки и изящные листья бамбука. Рядом с ледниками и вечным снегом не только бамбук, но еще и колибри, называемые в Чили Picaflores (Пикафлорес — клюющие цветы). Позднее в естественно-историческом музее в Сантьяго мы узнали, что разновидность колибри (коричневатая невзрачная птичка, похожая на воробья в миниатюре), встречается и южнее, вплоть до Магелланова пролива.
Главной жертвой чилотских лесорубов здесь, в этой местности, являются кипарисы. Кипарисовые бревна, сложенные штабелями на берегу почти каждого фиорда, по нескольку лет ожидают прибытия «Микальви», который, как истинный «мальчик на побегушках», должен заботиться и о перевозке древесины. Для здешних бедных фермеров и лесорубов «Микальви» — единственная связь с внешним миром, а в случае необходимости и единственный спаситель. Иногда такие робинзонады оканчиваются трагически: стоит только сгореть хижине со всеми запасами и предметами обихода или внезапной эпидемии уничтожить скот, как горстке людей угрожает голодная смерть. Только несколько лет тому назад чилоты, расселившиеся вдоль Рио-Бейкер на расстояний нескольких дней хода на веслах друг от друга, искали всо вместе спасения в ближайшем поселке — маяке на скале Сан-Педро, расположенном от них примерно в 200 км. Когда они туда приплыли, оказалось, что шторм разрушил часть сооружений маяка, так что трудно было установить, кто кому, собственно, должен был помочь.