Охота на тюленей — настоящая нищенская профессия, но она полностью соответствует способностям и вкусам чилотов, прирожденных охотников и моряков; они к ней подходят, как никто другой, и она кажется созданной именно для них. Неделями, даже месяцами блуждают чилоты в своих лодках на веслах или под парусом в этом мире воды и скал под ледяным западным ветром, где-нибудь на защищенном от ветров берегу ставят такие же тольдо, как последние алакалуф, из воткнутых в землю толстых веток с наброшенным сверху парусом, тюленьими шкурами или старыми не пропускающими влагу плащами. Если во время дождя случайно находят дерево тэпу, которое горит даже совершенно мокрым, они раздувают огонь, пекут ракушки и морских ежей и пьют, пьют довольно много…
А почему бы и нет? Может быть, завтра выпадет счастье захватить врасплох семью тюленей на отдыхе где-нибудь на скалистом плато, которые там называют piedras de lobos (педрос де лобос) — тюленьи камни, — или собакам, которые делят со своими хозяевами лодку и тольдо, удастся выследить выдру, мех которой тоже принесет деньги.
Кочующие «морские чилоты» менее экономны, деловиты и аккуратны, чем их земляки в городах или эстансиях, Лишь изредка они привозят с собой на Чилоэ какие-то сбережения. Деньги зарабатывают главным образом продажей мехов проезжающим судам, смотрителям маяков, иногда торговцам в сравнительно отдаленных маленьких портах, как, например, Пуэрто-Наталес, фиорде Ультима Эсперанса или даже Пунта-Аренас. Но деньги, вырученные от продажи, реализуются квадрильей в большинстве случаев полностью: несколько лент, папиросы, дешевые украшения для жен-индеанок и крепкое чилийское вино или еще более крепкий напиток писко для мужей-чилотов. Через несколько дней или даже часов в карманах как чилотов, так и индейцев нет ни одного песо, но зато в тяжелых, трясущихся головах этих неприхотливых людей, нетвердо шагающих по убогой мокрой мостовой портовой набережной, витают удовлетворенные мечты. Пусть тот, кого это раздражает или возмущает, сам отправится туда и увидит условия жизни этих людей на краю земли, и я не думаю, чтобы у него потом хватило мужества их осуждать.
Все эти встречи, все эти лица и переживания возникают в наших воспоминаниях, когда мы сейчас стоим рядом с заржавленной пушкой перед каменным монументом с надписью «Добро пожаловать в Кастро!» и слушаем рассказы о богатстве острова Чилоэ, главной особенностью которого является, кажется, то, что его-то как раз и трудно заметить!
Под бурные порывы ветра мыса Горн, при постоянных ветрах пампы, в вечно влажных лесах Патагонии и на дождливом архипелаге, удаленные от родного острова более чем на тысячу морских миль, живут и работают, мерзнут и пьют чилоты. Почему? Лучше всего им живется в своих родных деревянных домах с огороженными плодородными полями, в мягком климате Чилоэ. Никто из них не забудет свою родину с ее песнями, легендами, обычаями и одеждой. Но никакая сила в мире не удержит их там и не помешает им, как только они научатся грести и ставить парус, искать «другое место», о котором они мечтали еще маленькими детьми. Никто не сможет переубедить их остаться в теплом уюте родины.
Если бы однажды дух Паскаля посетил чилота в его тольдо и попытался убедить, что все несчастья людей происходят только от того, что им никак не удается спокойно усидеть в своей комнате, то чилот ответил бы ему только громким смехом: «В чем же еще может заключаться счастье людей, месье, если не в беспокойной жизни?»
Возвращаясь из довольно утомительного похода через девственный лес, что лежит севернее внутреннего моря Скайринг, мы заблудились и, устав преодолевать бесконечные пре» пятствия, добрались по компасу до ближайшего берега моря. Мы шли по берегу, следуя причудливой фантазии всех его поворотов. Это был, конечно, не самый короткий путь, но наверняка самый надежный, а может, несмотря на встречающиеся подъемы, и самый удобный.
Мы весело шагали вдоль каменистого берега неизвестной бухты — наши карты отказались сообщить ее название, — пока не увидели в воде на расстоянии примерно броска камня не» вообразимое сооружение. Это было черное, изъеденное ржавчиной судно, которое по своим скромным размерам и высоте трубы могло быть буксиром, но больше походило на огромного ежа или дикобраза. Оно было не перегружено, а просто завалено различной древесиной, в основном длинными, беспорядочно набросанными заостренными досками, так что над ними выступала только высокая труба. Сверху или между досками, где только было возможно, восседали люди И собаки и молча наблюдали за нашим приближением.