— Ну, не совсем за научную, а вроде как за научную… За инициативу. Вот…
Генька достал бумагу из аймаксовета и подал директору. Тот прочитал, сложил и отдал обратно.
— Теперь садитесь и рассказывайте. Только без учености, своими словами.
Мы присели на ступеньках и рассказали про все: про дядю Мишу, поход, доклад, бумагу и приемник и что мы не знаем, как теперь с ним быть.
— Трудный случай! — сказал Савелий Максимович. — Марии Сергеевны нет, а дело не терпит отлагательства… Пойдемте–ка со мной, я все равно собирался на плотину. Там и найдем человека, который, наверно, что–нибудь посоветует…
Плотина была за селом. Она преграждала узкое горло распадка четырехметровым валом. Дальше, в глубине распадка, еще прошлым летом было широкое мелкое озеро, в сущности — болото, зараставшее широкими листьями кувшинки. От озера мимо деревни сочился тощий, пересыхающий ручеек. Весной распадок переполнятся водой, и она, стремительно вырываясь из горла, сбегала к Тыже; потом опять все стихало, и по временам ручеек иссякал, даже не доходя до Тыжи. Прошлым летом колтубовцы закупорили горловину каменной плотиной и преградили путь воде. После осенних дождей и весеннего снеготаяния распадок превратился в извилистое длинное озеро, из которого кое–где торчали макушки ив и елочек, да у берегов на мелкой волне метались затонувшие травы. В глубоком котловане по эту сторону плотины сверкал свежеоструганными бревнами новенький сруб гидростанции. Там раздавалось негромкое звяканье и кто–то насвистывал.
— Антон! Выйди–ка сюда.
Свист прекратился, и в дверях появился высокий, ладный парень с руками, по локоть перепачканными маслом, которые он безуспешно обтирал пучком пакли. В масле были и его брюки, и красная майка, и даже в рыжеватом лохматом чубе поблескивало масло.
— Здравствуйте, Савелий Максимович! — сказал Антон, и по тому, как он это сказал, я решил, что и он, наверно, был когда–то учеником Савелия Максимовича.
— Здравствуй, Антон. Что это ты так изукрасился?
— Машина смазку любит, Савелий Максимович.
— Да ведь ты не машина? Ты ее и мажь, а не себя… Вот знакомься, привел к тебе за советом.
Антон мотнул чубом и улыбнулся:
— Рукопожатия по случаю смазки отменяются… В чем дело, орлы?
Савелий Максимович коротко рассказал всю историю о походе, премии и наших затруднениях.
— Ты секретарь комсомольской организации, и это дело по твоей части. Так что вот, думай…
Антон и в самом деле задумался.
— Видите, какое дело, Савелий Максимович: насчет массовой работы с молодежью в Тыже неважно обстоит. Там всего одна комсомолка, Даша Куломзина, и та недавно принята, неопытна еще…
— Там коммунисты есть. Кузнеца Федора Елизаровича знаешь?
— Я его не видал еще. Когда бы я успел? Только вернулся… Ничего, ребята, не горюйте! — обратился Антон к нам.
— Мы не горюем, — сказал Генька, — только что с ним делать, с приемником? В школу отдать или как?
— В школу? А в школе он зачем? Мы вот как ее запустим, — показал он на здание станции, — такой радиоузел оборудуем — с ним никакому приемнику не сравняться!.. А премиями не разбрасываются. Премия, она для того и дается, чтобы была у премированных… Правильно я говорю, Савелий Максимович?
Савелий Максимович кивнул.
— Это хорошо, что вы так, по–советски, думаете: не для себя, а для всех… И, если у вас такое желание, надо выход на месте искать. Поищем его вместе. Идет?
— Идет, — согласились мы.
— Ну, вот и ладно! — засмеялся Антон. — Я к вам приду, там и договоримся. Мы у вас одно дело затеваем, и ваш приемник будет кстати… Вот она, жизнь–то, Савелий Максимович, — кивнул он на нас, — подпирает, не дает заснуть, знай только поворачивайся…
— Ладно, не прибедняйся, — улыбнулся Савелий Максимович. — Ну, ребята, все ясно?.. Бегите домой.
По правде сказать, нам ничего не стало ясно и особенно было непонятно, почему и как мы подпираем этого улыбчивого рыжего Антона и не даем ему спать, но, во всяком случае, теперь дело должно было сдвинуться с мертвой точки.
— А он ничего, этот Антон, — сказал Генька отойдя.
— Ага, веселый… Вот Пашка будет злиться — мы на станции были, а он нет!
— Так мы же ничего не видели.
— Все равно. Если бы он с нами пошел, он попросился бы…
Но Пашка, поглощенный работой, не обратил на нас никакого внимания. Он сооружал из горбылей два одинаковых круга.
— Это что будет — кадушка? — спросил я.
— Сам ты кадушка!.. Сделаю — увидишь, а сейчас все одно не поймешь.
С тем мы и разошлись.