Иван. Вижу, не понял ты милости моей. Одеть вновь на него вериги. (Опричники надевают на Филиппа оковы.) Лучше ли тебе, чернец, в оковах? (Смеется. Опричники смеются.) Сиди так, а день-другой спустя пошлю в тюрьму кое-кого из своих соратников посмотреть, не умер ли уж. (Смеется.)
Филипп. Ежели душа свободна и чиста, то и оков не будет.
Иван. Снимать их чарами? Ежели увидите, что оковы рядом лежат, то подробно возвестить, чтоб знал: чары он пустил, мой враг и изменник. А за чары – сожжение.
Малюта. Государь, надо бы медведя к нему пустить. Ежели чаровник, то поглядим, не околдовал ли зверя.
Иван. Добро. Изморив голодом, свирепого медведя пустить к нему, епископу, в темницу.
Филипп. Царь, уподобившись во зле первому и самому лютому дракону, сиречь очень большому змию, губителю рода человеческого, ты, лютый зверь, не сыт еще кровью. Кровь тебя разлакомила, а с тобой паразиты полулукавые, тунеядцы, шуты, также тати, воистину разбойники, человеки, полные бесчестных мерзостей.
Иван (свирепо вопит). Он чаровник. Отвести его в Слободу и сжечь на горящих углях. Знаешь ли Слободу, чернец?
Филипп. Знаю любимую твою крепость, называемую Слободой, что наполнена христианской кровью. Упорство твое, царь Иван, в грехе последнем соберет тучи над твоей головой.
Иван (вопит). Удушить его немедля подушкой!
Малюта. Любо, любо, моя-то работушка ко мне пришла.
Филипп. Царь Иван, с детства ты воспитан буен, самодуром. (Крестится.) Прими мою душу, Господи.
Малюта. Иди, чернец, с миром. (Душит Филиппа подушкой.)
Иван. У которого против государя, Божьего помазника, неподобная речь, и кто станет браниться и задираться, имея к государю ненависть, то уж ум его отнимется. Почнет он без ума ходить и без призору умрет. Так всем изменникам будет, особо же новгородцам. Опричным воеводам учинить около Великого Новгорода велики сторожни и крепки заставы, дабы ни одному человеку из города не убежать.
Малюта. То сделаем, государь. (К опричнику.) Покличь монахов. (Опричники уходят.)
Иван. Объявить повсеместно: «Бывший митрополит Филипп умер в заточении нечаянной смертью от угара».
Малюта. Иноки, бывший митрополит умер от угара.
Первый монах (с плачем). Мыслю, святитель благословен задушен по велению царя от прелютого и бесчеловечного кромешника, собственноручно от Малютки.
Второй монах (с плачем). Погребем святителя за алтарем. А время придет, и перевезем священномученика в Соловки для народного почитания. А еще время придет, то будет он причислен к лику святых и открытые мощи его будут поставлены в кремлевском Успенском соборе.
Первый монах. Аще так, аще иначе будет он увенчан от Христа венцом. От Христа, которого смолоду полюбил и за которого со страстью принял и страдания.
Тверичанин (звоня в колокол, кричит). Беда! Побил нас государь!
Первый из толпы. Кто-то кричит.
Второй из толпы. Тверичанин к нам в Новгород прибег.
Третий из толпы (звонит в колокол). Жителя новгородские! Беда велика! Воспалился грозный царь Иван Васильевич, что надо казнить Новгород и Псков, не оставить на улице ни курицы!
Четвертый из толпы. Он не царь нам – князь московский!
Дьяк Долматов. Опомнитесь, народ! Он государь!
Пятый из толпы. Ставьте щит против государя! Запрем ворота!
Дьяк Долматов. Разумное ли кричишь? Кто-то кричит?
Пятый из толпы. То, дьяк Долматов, смельчаки кричат. Ты смельчак ли, дьяк Долматов?
Дьяк Долматов. Смельчаки кричат, а благоразумные останавливают. Не доводите до кровопролития, жителя новгородские.
Первый из толпы (звонит в колокол). Хай посадник скажет, боярин Василий Дмитриевич Данилов.
Данилов. Жителя новгородские! Все города, большие дороги и монастыри от Слободы до Лифляндии заняты опричными заставами. Деваться нам некуда. Некий волшебник подбросил князю московскому Ивану письмо, а в оном говорится, что Новгород отказывается прочь от него. Царь рассердился и, идучи на нас, стал дорогою казнить людей занапрасно. А что нам будет – хай беглые скажут, с которыми уже сделалось.