– Я носитель уникальных качеств…
– Извини, а ты что, в пробирке вырос, в эксклюзивном бульоне? – перебил его фокусник с присущей только пьяному беспардонностью, – да и в чем их уникальность? В их последовательности? Скоро все будут смотреть и слушать одно и то же. Это значит, что тебя и меня больше не будет?
– Нет, хорошо, так… Я душа внутри мясной оболочки, осознающая себя сущность.
– Понятно… – выдохнул фокусник, – а кого осознает эта твоя осознающность?
– Себя… – надломленным голосом протянул Паня.
– А себя – это кого?
Пане вспомнился один эпизод из его первоклассного (не в смысле качества) детства. Прямо под домом, уже после переезда в мамину квартиру, была школа. Про нее ходило множество пикантных слухов, поэтому мама ценой нескольких минут сна каждым будничным утром отдала Паню в школу через дорогу. Во дворе этой, под домом, он просто гулял: зимой катался на коньках, а летом играл с ребятами в прятки и футбол. Друзей у Пани там почти не было, и во все нужные круги его вводил один парень помладше, сын соседки, маминой знакомой.
И тогда, в тот летний день, Паня чеканил мячик перед входом в школу. Ребята то ли играли на заднем дворе, то ли уже все разошлись. Сквозным путем через двор шли двое взрослых – старшаки или даже студенты. Они подошли к Пане. Один остался в стороне, а второй предложил Пане немного поводиться. Он не видел, как до этого ребята подбивали друг друга в бока, словно волчата, и гыгыкали – увлеченный чеканкой, он заметил их только перед собой.
Паня принял вызов и повел свой темно-синий мяч по широкой дуге, надеясь взять скоростью. Но в следующее мгновение с ним произошло что-то странное. Он словно попал в силки, сплетенные из его собственных ног и мяча, однако сплетенные не им самим, а какой-то третьей силой, с подлым, преступным мастерством. А еще через миг мячик медленно катился в сторону, словно вовсе был ни при чем, ребята шли дальше со схожим выражением, хрюкая от прорывавшегося смеха, а Паня сидел на асфальте, с позорно раскинутыми ногами.
Сейчас он испытывал тот же букет чувств, что и тогда, десять лет назад. Даже не стыд, нет – обескураженность, конфуз и ощущение собственной ничтожности. Хуже всего то, что они будто бы обнажали ту Панину суть, то его естество, которое было при нем всегда, а сейчас лишь произошло разочарование, избавление от чар самонадеянности, которые, как банка мелатонина на прикроватной тумбочке каждого адепта американской мечты, помогали засыпать по ночам и вести дальше это подлую игру. Паня не просто оплошал – он вдобавок еще и понял, что оплошности и есть настоящее правило его жизни, его кредо, с которыми он медленно идет ко дну, теша себя скудными проблесками исключений.
Фокусник тем временем уже снова стоял возле своих друзей и показывал какой-то новый фокус. «Вот взять, допустим, это здание…» – сказал он с ощутимым натугом в голосе, после чего глубоко вдохнул, расставил руки, как Христос в Рио, – и застыл. В его позе было не расслабление, а, скорее, высоковольтное напряжение.
Поняв, что ничего с «этим зданием» не происходит, он вскоре расслабился, перевел дух и со словами «Нет, вот сейчас…» предпринял еще одну попытку. Снова ничего не произошло. «Нет, я сейчас слишком пьян» – заключил фокусник, наконец сдавшись.
– С чего мне начать? – спросил Паня, стоя чуть не впритык к его спине.
Будь фокусник трезв, повернувшись, он сделал был шаг назад, но сейчас он говорил в какой-то небрежной близи от Паниного лица, так что Паня различал каждую нотку забродившего чесночно-шампанского духа.
– Книги, начни с них. Тимоти Лири…
– Как-как еще раз? – Паня открывал «Заметки» в телефоне.
– Ти-мо-ти Ли-ри, – повторил фокусник по слогам.
– Угу…
– Дальше – Альберт Антон Вилсон, книга называется «Психология эволюции», у Мартина Хайдеггера – «Дазайн», «Да-зайн».
Паня печатал, забыв обо всем на свете – в этих книгах он уже видел новое дело, нового себя, новый период его жизни.
– «Растение Богов», но только если ты начнешь, обратно уже не будет дороги, там про запретных Богов, за это знание могли убить…
– Хорош уже, пошли давай, харе парня грузить, – сказал один из друзей, а другой, вероятно, корча из себя пьяного, подхватил фокусника и потащил его к лестнице, словно бы обещая ему этим панибратским движением продолжение банкета.
– О, и Кафку, Кафку почитай – «Чистое сознание»! – выкрикивал фокусник, уводимый под руки. Паня, как придворный писарь, вслепую поплелся за ним.
– Найди меня на фейсбуке, Денис…
Но Паня не услышал фамилию, потому что теперь уже ему на плечо легла чья-то рука.
– Ты куда подевался? А мы тебя везде ищем… – в шутливом замешательстве говорила девушка-экскурсовод. Панины одноклассники стояли за ней, глазеющие с какими-то неопределившимися улыбками, по-видимому, только примеряя на Пане возможные шутки. Он повернулся к лестнице, откуда открывался вид на второй этаж с мягкими кольцами скамеек и креслами-мешками, но из-за сдвинутых портьер был виден только узкий проход между ними и стеклянной стеной конференц-зала, в котором никого из труппы артистов не было.