Паня очень любил это время – он словно бы гулял между этажами, которые только и умеют, что кричать в мусоропровод, обзывая друг друга то тринадцатым, то шестьдесят девятым. Однако и здесь, на притихшей в преддверии утра лестничной клетке, Пане было грустно: он жалел целый мир, в это время, в середине десятых, казалось, уныло похрустывающий несмешными блогерами и смешными альбомами от старичков, как целлофановый пакет – под утыканной бычками лавкой на каком-нибудь всеми забытом полустанке. Но грусть эта была глубока и прекрасна, как Байкал, на берегах которого Паня никогда не был.
Последнее воспоминание из этой удивительной, потусторонней жизни совпадает с последним учебным днем восьмого класса: Паня сидит на контрольной по литературе, подводит черно-белых писателей к их срокам жизни и буквально скрипит зубами от ненависти к своим одноклассникам, чьи гормонально оправданные улыбки на не менее гормонально изувеченных лицах вызывали у него воздушно-ноющие спазмы, отдаленно похожие на те, которые бывают перед поносом – только были они чуть выше, где-то в горле.
А потом – то ли Паня покрылся черствой коркой, которую ее носители гордо именуют взрослостью, то ли клиентура все-таки нашлась, а пакет с полустанка унесло ветром от промчавшегося мимо скорого – мир здорово крутанулся, и в девятый класс Паня пришел уже совсем другим человеком.
– Но мгла рассеется еще нескоро – говорил Денис, – и мы, конечно, новое Солнце не застанем. Однако будет все то же, что происходило уже множество раз: когда Юле перестанут быть нужны те, кто ее закручивают, мы не сможем стать ей, но сможем к ней подключиться, ползая по проводам со скоростью мысли. Потому что наше сознание, переживания, чувства создаются внутри тела так же, как ток – в теле электрического угря – это полностью биологический продукт. Без мяса оно – лишь мертвый сигнал, эхо, реликтовое излучение. Но оболочка не будет сидеть и ждать, пока мы настреляемся и надрочимся в виртуальном пространстве. Тот орган, который не тренируется, отмирает. Вычислительный элемент в наших головах не становится просто старым относительно новых моделей, как видеокарты и процессоры, которые давно не освежали, – он устаревает относительно самого себя. Люди еще две тысячи лет назад были намного смышленее, сильнее и здоровее нас, хотя нам с нашей смывающейся втулкой и ядерной бомбой кажется, что это не так, что мы осведомленнее этих дикарей с прялками, а значит, и умнее. Близорукие, ущербные, слабые, вечно болеющие, но умеющие готовить пиццу в микроволновке. Ты посмотри на нынешних детей, Пань, на каких-нибудь первоклашек, поквадратноголовно очкастых. Их родители разучились, как поет Киркоров, смотреть в даль и считать до ста, приковав свой взгляд к прямоугольной стекляшке в руке, а сами они делать этого уже не могут. Вся наша реальность – это программа, которая запускается и работает в зависимости от железа, то есть вычислительных органов и ПО, то есть психики. Это понятно даже потому, что, когда кто-то из непосвященных случайно разворачивает программу на полный экран, страдает именно последняя: начинаются вылеты, краши, лаги и прочие гештальты, против которых иным помогает только принудительное выключение… Так вот, в одно прекрасное, пьющее кофе и чистящее за нас зубы утро мы не потянем эту программу даже в том урезанном лайт-варианте, в котором она работала раньше, в котором в ней работал человек.
– Да, я и сам это уже давно заметил и смутно, но понимал, куда все оно ведет. Деградация, стеклянные ванночки, как в «Матрице», и все такое… Сегодня за пределами сети не растет уже почти ничего, а то, что растет, запержено копотью мемов, как жалкие кустики – у широкой автомагистрали. Всякие там концерты, вечера поэзии, премьеры стали просто сходкой подписчиков. Художник, писатель, музыкант, режиссер – это теперь паблик в ВК, а их творения – это посты, зажатые с двух сторон рекламой педикюра и делирий клаба. Но можно же что-то сделать, чтобы не обнулиться вместе со всеми?
– Когда новое Солнце только назревает, – говорил Денис, – только одним глазком выглядывает из-за горизонта, с нами общаются те, кто пережил его смену.
– Кто они?..
– Они приносят нам учения, духовные практики, – продолжал Денис после нескольких секунд внимательного молчания, – но слишком много из стада они не уводят – Солнцу нужны жертвы. Известно про них даже меньше, чем написано в священных книгах – те сплошь переписаны под нужды нынешних акционеров. Знаю только, что затмения они пережидали в горах, после чего расселялись все ниже и ниже по мере того, как напасть отступала. А иначе почему у армян, живущих под Араратом, куда причалил Ной, были уже университеты, пока мы, дольние, еще по веткам прыгали? Почему все известные мировой литературе сюжеты, сильнейшая медицина, духовные практики зародились на Тибете? Почему, наконец, Моисей поднялся за скрижалями на гору, а греки поклонялись Олимпу как жилищу богов? Я скажу очень простую, но почему-то мало кем мыслимую вещь: Боги, которым мы поклоняемся, – наши создатели в самом прямом смысле – они наши праотцы, наши предки…