– Иногда я действительно так думаю, – отвечал Паня, потирая от холода плечи. – Но иногда мне кажется, что моя жизнь просто течет между плоским и неуютным настоящим и наоборот – слишком глубоким и навязчивым прошлым. Знаешь, как река, которая на порогах просачивается через мелководье, а потом, уже вдоль широких берегов, глубока и полноводна. В настоящем нет ничего, кроме болезненного отчета в том, что оно стало прошлым.
– Wish we could turn back time to the good old days, – пел нарочито фальшиво Денис. Впрочем, и не нарочито у него бы вышло не лучше. – Знаешь, есть один способ исключить первое. Вот, видишь, там, внизу…
Паня нагнулся над парапетом, пытаясь разглядеть среди мельтешащихся точек прохожих и медленно расхаживающих ДПСников куда показывает Денис.
– Вон, вон, видишь?..
И тут он ощутил непреодолимое притяжение простертого внизу тротуара, словно бы тот, увидев выглянувшего из засады Паню, молниеносно метнул в него холодный зазубренный крюк на цепи, который, вцепившись в Панино сердце и сдавив его, понесся обратно к хозяину. Но продлилось это буквально одно мгновение, потому что Денис, толкнувший Паню в спину, тут же ухватил его за плечи и удержал на месте.
– Что б тебя!.. Ты что творишь?.. – кряхтел Паня не в силах продохнуть.
– Да ладно, ладно, шучу я… – успокаивал его Денис и, помолчав, добавил: – Тогда второй вариант тоже отпадет.
Паня развернулся и молча пошел к двери в маленькой кирпичной постройке с диагонально скошенной задней стеной.
В «гримерке» Паня подошел к столу, намереваясь перекусить. Времени, как ему казалось, еще предостаточно – в зале по-прежнему тихо и гости, видимо, только сходятся. Но, прислушавшись, Паня нашел эту тишину несколько напряженной. Кроме того, ее прерывал чей-то усиленный микрофоном и дробящийся эхом голос. Паня подошел к стеклянной стене. Все уже расселись по местам и замерли – президент произносил поздравительную речь. Паня поморщился, бросил на стол миску с «Цезарем», так что та звякнула и чуть не перевернулась, и кинулся расчехлять гитару. Он мог бы успеть пройти за кулисы и слушать президента, смотреть на него оттуда, с этой исключительной, никому не доступной позиции. Это было бы все равно что увидеть Звезду Смерти с темной стороны, где нет той самой лунки, откуда стреляет поп-культурный лазер и вонзается в мозги миллионов. А сейчас ему придется ползти между рядами, корячась, задевая всех гитарой и бубня извинения.
Однако, расстегнув одну только верхушку чехла, Паня отдернул руки от молнии и отшатнулся – оттуда выглядывало черное дуло «Сайги». С холодным, опомнившимся взглядом он повернулся к Денису.
– Многие почему-то думают, – говорил он, – что после долгих лет «пламенной молитвы» или медитации в горах к ним прилетит волшебник в голубом вертолете и покажет какое-то кино, которое они еще не видели.
Паня проверил магазин.
– Или болтают о сверхцивилизациях, нас породивших, что напоминает дифирамбы повару и его титановой лопатке, когда ты спросил у официанта, из чего сделано блюдо в твоей тарелке.
Воздел карабин, перехватил поудобнее и снял с предохранителя.
– Единственное, к чему приходит любой маг, мудрец или святой после долгих пыхтений, – это к умению без колебаний и лишней мимики принять смерть. Потому что они как никто другой понимают, что смерть – это единственное реальное и самое интересное, что может произойти с нами, если за таковых мы считаем наши тела и личности, с ними спаянные.
Руки от напряжения сильно тряслись, а дуло вело в сторону. Поняв, что так наверняка промажет, Паня смел со стола еду и напитки, опер на него «Сайгу», выставив сошки, а сам встал на одно колено, прильнул к прицелу и прищурился.
– После смерти мы не становимся ничем, как пугают нас четырехглазые солдаты маркетинга, – мы становимся тем, чем были еще до того, как материя вспучилась в форму эмбриона, – то есть всем.
Как рекламный баннер за окном мчащейся в ночи машины, в Панином сознании мелькнула мысль, что все это до боли похоже на снайперскую миссию в «Колде» – только нет этой темноты с круглым вырезом, перекрестием и зумом, а есть только мушка в полукруглом ободе и размытая цель, которую нужно ей закрыть. От этого наложения игры на реальность Паню всегда охватывала какая-то крадущая дыхание эйфория, от которой, чувствуя себя героем игры, сильным, ловким и неуязвимым, он и впрямь иногда мог превзойти свои возможности.
– Но тут никаких «мы» уже и нет, потому что любые местоимения относятся только к песчинкам, но не к самому пляжу.
Хорошенько прицелившись, Паня еще пару секунд колебался, нажать ли ему на курок, задержав дыхание, как учили игры, или на выдохе – как наставлял ОБЖшник. Послушавшись хоть и подпитого, но все-таки реального вояку, а не кучку сутулых прихвостней Бобби Котика, знающих войну только с шведами из Dice за кошельки школьников, он выстрелил на выдохе. Цель, будто стая спугнутых птиц, разлетелась по сторонам сверкающими осколками. Всеобщее раскатистое оханье, не успев прокатиться по всему залу, разрезалось чередой ответных выстрелов. Стреляли в Панину VIP-ложу – разбитое стекло быстро выдало Паню. Рефлекторно прижав карабин к груди, он попятился к двери. Следы от пуль, мелко, но быстро шагая по потолку, подбирались к нему все ближе – стрелки взбирались на сцену, срезая мешающий угол. Паня уткнулся спиной в дверь, от страха издав сдавленный стон. Но именно этот испуг будто бы вывел его из оцепенения – быстро нашарив за спиной ручку и ухватившись за нее, он провернулся, как танцовщица – под рукой партнера, и выбежал в коридор. А в следующую секунду с лестницы в него влетел здоровяк в шлеме, бронежилете и с автоматом в руках. Паня понял, что застигнут врасплох. Это понимание, как всегда бывает в дурных снах, где на тебя мчится поезд, его парализовало, но выстрелов почему-то все не было. Схватившись за ручку противоположной двери, точнее даже поймав ее, внезапно ожившую, Паня, надавив всем телом, ввалился в другую комнату и захлопнул за собой дверь. Когда спустя миг коридор захлопал выстрелами, Паня для себя с ехидством отметил, что за артистом – даже со стволом в руках – террориста в нем увидели не сразу. Комната оказалась тесным кабинетом с цветочными горшками на подоконнике, рабочим столом посередине и стеллажами с разноцветными папками вдоль стен.