Потом было самое сложное: рапорт. На него ушло много времени: Акено была вынуждена заново пережить всё, что случилось за туманом, чтобы не упустить ни одной детали. Пересиливая себя, сквозь слёзы она справилась с этой задачей, а потом всю ночь просидела в углу, одолеваемая кошмарами и паникуя от малейшего шороха. Утром командир долго и тщетно выпрашивала у офицера-психолога хоть какое-нибудь оружие, но результат был скорее противоположным: из поля зрения исчезли почти все предметы опаснее ложки.
Однако общение с психологом всё же дало свои плоды. Постепенно страх отступил, кошмары начали сходить на нет. Мисаки больше не просыпалась среди ночи, не оглядывалась каждый раз в поисках винтовки или пистолета, не подскакивала с мыслью о том, что сейчас её вахта, и не вслушивалась в ожидании гула самолётов. К счастью, всех тяжелораненых спасли, что ещё больше радовало. Правда, с остальным экипажем Акено нечасто общалась: те, кому меньше всего досталось как физически, так и морально, разъехались кто по домам, кто исполнять свои маленькие мечты, пока было свободное время. Командир прекрасно их понимала: после того ужасного, чужеродного прошлого хотелось вдохнуть поглубже и, пока есть возможность, взять от мирной жизни побольше.
Правда, её немного пугала эта мысль. Акено боялась, что если позволит себе удариться в обычные радости жизни, то больше не сможет вернуться в строй. Порой ей всё-таки снились те жуткие события. Боевые корабли, ведущие непрерывный огонь. Летательные аппараты тяжелее воздуха, что закладывали стремительные виражи, ощетинившись пушками, пулемётами и бомбами. Мёртвый «Флетчер», полный погибших моряков. А в её комнате в общежитии теперь украшал стену кай-гунто полковника. И хоть Мисаки смогла оставить эти события позади, а кошмары приходили к ней всё реже, она не была уверена, стоит ли продолжать стремиться к морской службе.
Может, и впрямь стоит уйти? А вдруг я сломалась? Или кто-то ещё? Я справлюсь?
Сильнее всего эти мысли её терзали, когда сержанта Каваду хоронили со всеми воинскими почестями. Акено почувствовала, что всё-таки сдержала своё обещание, пусть и не так, как хотела бы. Но всё равно она сомневалась в том, что ей стоит продолжать.
Может, стоит всё бросить? Можно уйти учиться на гражданскую специальность. Или… вообще завязать с морем?
К ней подошла Моэка.
— Извини, что опоздала.
— Ничего страшно, — улыбнулась Акено. — Не извиняйся.
Некоторое время они смотрели на морскую гладь, по которой неспешно скользили корабли.
— Здесь я подслушала тот самый разговор, — вдруг произнесла Чина. — Не знаю, что бы случилось, не окажись я здесь в нужный момент.
После возвращения всему экипажу «Мусаши» объявили выговор за нарушение приказов и самовольное оставление позиции. Сразу после этого выговор сняли и объявили благодарность за самоотверженное спасение «Хареказэ». Моэка восприняла это с завидным спокойствием, сказав, что спасённые товарищи — единственное, что для неё по-настоящему важно.
— Нас бы не было, — сказала Мисаки. — Если бы не «Мусаши», мы бы погибли. Или попали бы в плен, даже не знаю, что из этого хуже.
— Да, я читала твой рапорт. Ты же не против? — Моэка вопросительно глянула на неё и после короткого кивка продолжила. — Мике, я… Даже не знаю, что сказать. Ты через столько всего прошла, и я за тебя беспокоюсь.
— Всё в порядке, Мока, — успокоила её Акено. — Я говорила с психологом. Она очень помогла.
— Ты знаешь, о чём я, — серьёзно произнесла Чина. — Что будешь делать, Мике?
Мисаки вздохнула. С одной стороны, она была рада, что лучшую подругу настолько волновало её мнение. С другой же стороны, Моэка задавала вопросы, на которые и сама Акено пока не знала ответов.
— Не знаю. Честно. Я всё время об этом думаю, — призналась командир «Хареказэ». — Мне страшно. Мы чудом выбрались оттуда, и я не могу сказать, смогу ли снова вступить в бой. Ты ведь и сама видела. Я топила корабли, сбивала самолёты, стреляла в людей. Всадила штык в полковника. Мока, я… я ни о чём не жалею. Поэтому мне страшно.