— Я чего хочу?.. Я?! Я?! — Таир в гневе захлебывался, распалялся все больше и больше, искал слова, вел их от затылка к потемневшим глазам, словно окна распахнутым, вел и терял, терял и не находил и был похож на взбесившегося мальчика из пещеры Ташик-Таш. — Я хочу тебя, мразина, в землю втоптать… хочу тебе здесь могилу вырыть, сучара! — А когда руки его…
И Афик пропустил первый удар.
Зрение вернулось к нему, когда его уже повалили и били ногами.
— Гаси его, падлу! Гаси!..
Дальше темнота, световые вспышки, и боль… боль…
В голове, как на пластинке запиленной, все крутилось с подскоком: «Надо бы подняться, самое главное — подняться, встать поближе к мусорным ящикам, к стене, скорее к стене, чтобы спину прикрыть, а иначе забьют, забьют насмерть…»
Но ничего не выходило, не получалось у него. Только колени от земли — и почти тут же падал у мусорных баков, прямо в лужу с крысиным ядом, в которой плавала крышка от конфетной коробки.
Он пробовал поймать тяжелые ноги Таира, свалить его, но — бесполезно. Правда, через некоторое время ему все ж таки удалось ухватиться за мусорный бак, падая, стащить его. Тут же один из деревенских поднял бак, на мгновение задумался, сделал шаг вперед и бросил его на Агамалиева. Бак упал ребром. Афик сам, изнутри себя, услышал, как треснули кости его стопы.
Полузаплывшими глазами он искал Айдына.
Почему-то сейчас, когда все кружилось и сливалось, а в глазах плыли золотые кольца, красные и зеленые пятна, именно сейчас ему нужно было увидеть его. Очень. Очень нужно. Увидеть его и крикнуть на весь двор, что он — шакал.
Бросили в лужу крысиного яда.
Приставили к стене…
Таир расстегнул плащ…
— Опусти ствол! Ствол опусти! — услышал он голос Айдына через храпы, тяжелое дыхание, шлепанье ног…
Но Таир оттолкнул его. Щелкнул затвором…
Темный отполированный звук!.. Схватило под ложечкой и в паху все сжалось.
— На колени!.. — Таир навел самострел. — На колени становись, пидор гнойный!
«Нет-нет, не выстрелит он. Я же знаю этот двор… Я знаю этот самострел. Малокалиберный. Сам ведь ножку от стула отпиливал, подгонял под ствол, пристреливали его вместе с Айдыном… Нет. Он не выстрелит. Вон — дерево тутовое… голое дерево… один листочек всего скукожился… один, всего один, на все дерево… я знаю этот двор уже двадцать пять лет. Эти мусорные ящики… отрыжка двора: луковая шелуха, менструальная вата, поломанная шариковая авторучка, дохлая крыса с прилизанным боком, гнилые стебли цветов, яичная скорлупа, целлофановый пакет, женский сапог на платформе, окурки в селедочном жире… в нашем дворе наверняка такая же лужа крысиного яда… все дворы отрыгивают одинаково… в нашем…»
Айдын Таира за руку…
…движение по вертикали…
…успел крикнуть ему: «долбаеб»…
…выстрел… (растворился в колодце двора).
Душераздирающий вопль из окна:
— Милис-ссия! Милис-ссия! Вахсей! Убивают!!!
— Сизин анасыны… атасыны… ай, ограшлар… — и хозяин выпустил злую собаку, и та понеслась, понеслась, долгожданная, по деревянным ступеням, по деревянным ступеням, вниз, вниз, хриплым лаем заливаясь…
— Выйдешь отсюда через десять минут, — сказал Таир. — Запомни, я тебе все равно кишки выпущу.
Айдын попробовал отогнать пса, все норовил стволом в ее пасть хрипатую, а потом… потом выстрелил он.
Пэлэнк споткнулся. Заскулил, упал. И вдруг… смутился, будто стыдно стало за то, что скулит. И дальше лежал Пелэнк тихо и только вздрагивал.
Деревенские, отскочившие от собаки, теперь кинулись к воротам, за Айдыном и Таиром.
А хозяин собаки, почетный член клуба собаководов, дядя Ибрагим, наматывал на кулак брючный ремень и… Жена его, Джейран, хватала мужа за рубашку и звала милицию.
Больше всего Афику хотелось опорожнить мочевой пузырь.
Не обращая внимания на хозяина собаки, на его жену и соседей, теперь уже смело удовлетворяющих дворовое любопытство из раскрытых настежь окон, он сделал это прямо у тутового дерева. И пока не иссякла струя, пенившая землю, все смотрел и смотрел на тот, один-единственный лист на дереве. А потом, преодолевая боль в ноге, тихо поковылял вниз — к дому.
Через каждые пару шагов останавливался, дыхание переводил, смотрел, сколько еще осталось до угла.
Ой, но были же, были у него замужние женщины, и не раз, и ни разу раньше не возникало чувства вины, почему именно сейчас? Почему? Казалось, не возникни оно в самый неподходящий момент, разделал бы Таира под орех. Дрался же он с ним в школе и всегда выходил победителем. Не боялся, даже когда Таир из восемнадцатой школы на него ребят блатных позвал.