Миновало лето, пришла осень, а за нею ранняя зима. В округе опять стало тише, ведь постоянные снегопады не позволяли работать в полную силу. Как-то раз Ботвид и Джакомо отправились в лес поохотиться на белок. Забрели они далеко от дома, и добыча была богатая; зимнее солнце, и без того не поднимавшееся над верхушками деревьев, уже клонилось к закату, струило свой розовый свет меж отяжелевших от снега елей, можжевеловые кусты, похожие на заснеженные человеческие фигуры, там и сям высовывали зеленые пальцы из-под белых плащей. Охотники остановились на прогалине и, присевши на расчищенный ветром камень, достали мешок со снедью. Движение и чистый воздух сделали свое дело: оба изрядно проголодались и под оживленную беседу закусили немудреным припасом. Джакомо подарит беличьи шкурки Марии, на подбой для шубы, а Ботвид — дочке рыбака с Хернё, с которой он недавно свел знакомство, и его уже начали ею поддразнивать.
Джакомо аккурат хотел передать Ботвиду деревянную фляжку, из коей хлебнул за здравие девушки крепкого старого пива, сдобренного духмяным вереском, — как вдруг поодаль, этак на расстоянии полета стрелы, послышалось сиплое карканье, и целая стая ворон снялась с места отдохновения, явно против воли, и, хлопая крыльями, замельтешила в воздухе.
— Здесь мертвечиною пахнет, — сказал Джакомо, собирая в мешок остатки снеди.
Ботвид встал, и оба зашагали к тому месту, откуда взлетели вороны. Снег там был испещрен трехпалыми вороньими следами, похожими на капканы, а кое-где валялись клочья человеческих волос и обрывки черной шерстяной ткани. Молодые люди поискали вокруг, но больше ничего не нашли, хоть и под можжевеловыми кустами смотрели. Ботвид подошел к огромной пушистой ели, нижние ветви которой шатром нависали над самой землею. В ту же секунду раздался пронзительный визг, будто бы женский, однако ж не человеческий, — из-под ели вышмыгнула мохнатая лисица с лоскутьями мяса в зубах и вмиг исчезла. Собаки у них нет, о погоне и думать нечего; Джакомо, который слыл смельчаком, полез было под ветки, но тотчас выскочил оттуда, бледный, без шапки.
— Мертвяк! — простонал он, зажимая рукой нос. — А моя шапка! Как же ее достать?!
Ботвид, как услыхал про человека, который, может, и не помер еще, но несомненно помирает, превозмог свое прирожденное малодушие. Забрался под дерево, а немного погодя объявился снова, потрясенный, однако же более спокойный, нежели раньше, так как убедился, что помощь там уже бесполезна.
— Возьми шапку-то свою, — сказал он Джакомо с легкой укоризною. — И правда мертвяк! Судя по одежде, картезианец.
— Вот ему и награда за упрямство, — вставил Джакомо.
— По-твоему, это упрямство! Можно сказать и иначе — стойкость, — возразил Ботвид. — Но я не думаю, да и ты тоже не думаешь, что прежде всего чума поразила его за то, что он сохранил свою веру, сколь она ни простосердечна.
— Чума? — в ужасе вскричал Джакомо. — Он умер от чумы?
— Тело у него покрыто зелеными язвами, а это знак чумы, — отвечал Ботвид.
— Ты к нему прикасался? — спросил Джакомо и отпрянул.
— Пришлось — нужно было убедиться, что он мертв.
Джакомо попятился, испуганно глядя на Ботвида.
— Тебе необходимо окурить себя можжевеловым дымом и вымыться горячим уксусом! Чума! Откуда она пришла, откуда взялась тут? Не за нами же одними она явилась!
— Коли мы покрепче других, она нас не тронет, а в остальном ручаться нельзя, — ответил Ботвид, оттирая руки снегом, а затем направился в сторону дома. Джакомо последовал за ним, молча, на почтительном расстоянии.
Слышно было только, как хрустел снег под ногами, да свистел снегирь, да трещал дрозд-рябинник. Стемнело, и молодые люди сообразили, что до дома будет подальше, чем они рассчитывали. Джакомо предложил развести костер из можжевельника и хорошенько окурить себя дымом, а уж потом идти домой. Сказано — сделано, и скоро вокруг обоих заклубился густой дым, зыбкий отблеск пламени падал на белый снег, окрашивая его в кроваво-красный цвет. Предосторожности ради Джакомо сломал ветку и повесил на нее беличьи шкурки, чтобы над огнем очистить их от чумной заразы, которая могла к ним пристать.
Держа ветку над костром, он сказал:
— Дурным предзнаменованием были эти вороны!
— Странно, что люди больше верят в ворон, нежели в Бога, — отозвался Ботвид.