========== Вне круга ==========
***
Припекавшее солнце поднялось высоко, и все утро убегавшая от его лучей тень пугливо спряталась под своим хозяином. Редкие полупрозрачные облака проплывали в небе. По воздуху шел сладкий запах первых цветов, и его отчаянно пытался перебить дурман ладана. Курлыкали сонно голуби неподалеку, пушась перламутровым оперением. Щебеча во все горло, воробьи закапывались в песок и отчаянно дрались за найденные крошки.
Высокий столб, потемневший от времени да от влаги, стоял недвижим и черен. На него не садились птицы, об него не обтирались деревенские коты. Даже собаки обходили его стороной, чувствуя кровь и страдание, исходившие от его деревянной сущности. Гордо возвышаясь над деревней, столб служил напоминанием – смертные грешны, и за грех должны расплачиваться кровью, слезами, жизнью. Поговаривали, что вечерами от него идет шепот, сводящий самых стойких праведников с истинного пути. Поговаривали, что шепчет столб от изнемогающего ожидания Истой Скверны, но ни ведьм, ни еретиков, ни никакой другой нечисти нынче не попадалось.
Над холмами взорвался гулкий звон колоколов. С черепичных крыш близстоящих домов взлетели перепуганные птицы. Открылись тяжелые двери храма, и на улицу вывалила толпа, щебетавшая поболее прикормленных воробьев. Некоторые из прихожан оборачивались назад и, выставив ладонь вперед, описывали круг в воздухе, смиренно склоняя свои головы. Ярко им в ответ блестел на солнце водруженный на шпиль колокольни круг, и ему вторил такой же диск, повешенный над входом в обитель Ожта.
Последним вышел священнослужитель, окруженный светлокурым мальчиком и рыжей как медь девочкой. Они несли витееватые посохи, заканчивавшиеся на конце кругом на подобие ухвата, и, остановившись, позвенели бубенцами, привязанными к посохам. Дородный мужчина, путавшийся в курчавой бороде, остриженной полукругом повелительно выкинул руку вперед. Толпа притихла. Нахмурив брови, подождав пока стихнет гул перезвонов, он заговорил, и его глубокий бас полился над людьми, извиваясь в странных запевных интонациях.
– Да изыдет всякая тварь, подвластная Скверне! Да вернется все на круги своя, светлыя и праведныя. Да будет славен Ожт и те, кто в кругу его! – Провозгласил мужчина, и, как многие другие, прорисовал круг в воздухе, пока дети усердно трясли бубенцами.
Плотная толпа в последний раз повторила слово в слово за своим пастором, и, погодя, стала расходиться, обязательно описав круг перед церковью напоследок. Редевший народ стал приобретать знакомые черты. В глаза то и дело бросались знакомые лица, и разряженные по случаю фигуры обретали имена, звания, профессии. Кивали приветственно головы. Люди стали снимать с себя маски благочестивцев, возвращаясь в обычную жизнь, и отовсюду полились совершенно повседневные речи.
– К чертям эту весну! Молись, не молись. Все померзло, – сплюнул на землю смуглый мужчина. Зло он посмотрел на круг, но тут же, склоня голову в извинениях, зашептал какие-то молитвы.
– Это все происки Скверны и ее приспешников, – с видом знатока сказал подле него более щуплый товарищ, втыкая в расщелину между зубов лучину.
– Ага. Небось та старуха шлет проклятья! – Присоединился к ним третий. – Говорил, что надо было ее сжечь. Ведьмы – вне круга, а то, что не в кругу – Скверна. А Скверна должна гореть в вечных мучениях…
– Я бы устроил ей эти вечные мучения!
– Да ладно, Карл… Старушка небось уже и без тебя копытца отбросила.
– Ладно? Уж какой год нет нормального урожая. То засуха, то заморзки, – Карл не думал успокаиваться. Молитвами ведь сыт не будешь. – Не может быть такого! Точно ведьмина порча.
– Поди теперь ее сыщи.
– Э-э-э! – Развел щуплый руками. – Кто ж знал, что она убежит до суда старост?
– Видать старосты тоже от Скверны.
– А то! Всякая нечисть от Скверны, – говоривший подмигнул. – Может, Карл, ты того? Не в те круги подался? То-то Ожт не шлет тебе своей милости. Смотри, от храма до столба рукой подать, – указал он на столб.
– Да чтобы у тебя язык отсох! – Зло проговорил смуглый на раскатистый смех товарищей, вновь виновато посмотрев на круг.
Гордо неся себя, девушка поглядывала в сторону трех юнцов, болтавшихся без дела. Стройная, высокая. Она отчаянно пыталась вызвать пламенными взглядами внимание одного из них. Тот, оглядывая проклятый столб, на котором обычно казнили самыми разными способами «познавших Скверну», был глух к ее воззваниями.
Нарочно. Голубоглазая Магда должна была стать ему женой в самом скором времени, и от скорой свадьбы Калеб, сын одного из старост, должного восторга и благоговения совсем не испытывал. Магда была не дурна собой. Даже хороша. Ее голубые глаза, обрамленные пшеничными локонами, напоминали парочку сорванных незабудок. Нос ее кривила легкая горбинка, придававшая определенную аристократическую утонченность, но что-то Калебу в ней не нравилось. Наверное, голос, а, может, губы. Она их часто поджимала, считая это верхом изысканности, и две розовых дольки скукоживались в какие-то две недовольные ниточки, рождая по три не менее недовольных морщинки возле губ. Согласно мнению жениха, это придавало ее внешности какой-то старческий привкус, и, слыша это, товарищи не уставали подтрунивать над ним.
Главный недостаток невесты они видели лишь в том, что Магда должна была стать их другу женой – в глазах холостяка даже самая прекрасная дева может подурнеть, стоит ей стать ему невестой.
Устав терпеть на себе настойчивый взгляд, Калеб обернулся. Магда опять поджала свои ниточки, кивнула головой, качнув пшеничной копной, собранной на затылке, и подобно самым ярым прихожанкам поцеловала висевший на шее круглый медальон. Искоса она мягко улыбнулась ему, расслабив свои губы, и в этот момент даже показалась ему красивой. По крайней мере, он пытался так считать. Отец уж очень настаивал на этой свадьбе, и никогда не перечивший ему Калеб почти что смирился. В конце концов, Магда была недурна, хоть и чванлива.
– Ну-ну… – Толкнул его в бок стоявший рядом высокий как каланча паренек. – Прибереги такие страсти до первой ночи.
Калеб толкнулся в ответ. Он тихо выругался, но по-доброму, согласно особенностям мужской дружбы. Подтрунивший ухватил его за нос, прилюдно помотал, вызвав причитания у каких-то старух, и, выпустив пленника, быстрее кинулся бежать. Уязвленный Калеб кинулся за ним, обещая надрать тому уши и не только, и третий, снисходительно вздохнув, поплелся за ними.
– Ожт, вразуми остолопов, с которыми ты связал меня по жизни.
***
– Возможно, тебе повезет больше чем Томми.
Трое друзей шли по лесу, а точнее прятались. Им было о чем поговорить, а здесь было спокойно. Не было нравоучительных проповедей последователей Ожта, а потому можно было без зазрения совести обсуждать вещи греховные и порочные – скверные, одним словом.
– Даже не надейся. Это они до свадьбы, – Томми прижал тыльную сторону ладони ко лбу, и на мгновение уподобился ярмарочному актеру. – Вздыхают, томно смотрят и вот-вот повиснут у тебя на шее, шепча о любви до гроба. Даже могут сказать пару ласковых слов в порыве страсти, а потом, друг мой, ты и сам не заметишь, как она сверлит тебя своими глазенками и порицает на каждом шагу получше пастора Крайса. – Он выставил указательный палец вперед и запел как священнослужитель на службе. – Кайся, и Ожт не исключит тебя из круга своего.
– Ну и на ведьме же ты женился! – Засмеялся Джонни, подобрав с земли старый желудь, и тут же кинул его в спину задумавшегося Калеба.
– А то у тебя не так?
– Ну, – добродушный Джонни помолчал, усмехнулся и понизил тон. – Если бы она не пищала «Ожт, помилуй» каждый раз, когда я ее имею, моя жизнь была бы еще лучше. – Томми расмеялся в голос. Калеб улыбнулся, и Джонни, расскаившись, тут же поспешил добавить. – Агнес неплохая женщина… Хорошая.