Свое одеяние простоволосая Айя приспустила с плеч, туго стянув кулиску на груди. Она подобрала подол, выставив молочные голени на солнце, и, увидев ее, Калеб зачарованно улыбнулся. Она улыбнулась ему в ответ, продолжая плести в руках еще один венок. Сегодня в ее глазах светился странный лукавый огонек, прежде им невиданный, а она, откинув темную прядь на спину, словно для того чтобы показать ему свои плечи, все молчала и лишь плела свой венок.
Мужчина охотится, женщина рыбачит – говорили в деревне. Мужчина идет на след жертвы, а женщина ее ждет, расставив свои сети, и Калеб уже начинал в них путаться.
– Тебе так очень хорошо… – не выдержал он. На мнговение девушка покраснела, и тут же лукаво посмотрела на него из под изумрудно-белого венца.
– Теперь… Я похожа на ту девушку, – довольно улыбнулась она, поднимаясь с пня.
Айя медленно подошла к Калебу вплотную. Он положил руки ей на талию, и она даже не подумала их убрать. Под тонкой тканью он чувствовал ее тело, ее тепло. Голова его стала тугая. Мысли его в мгновение иссякли, и он завороженно смотрел ей в темно-янтарные глаза, пока она венчала его голову жасминовым венком.
– Ты намного красивее той девушки.
– Хм.
Лешая приподнялась на мысочках, обвивая его шею руками. Она была очень близко. Он потянулся к ее губам за поцелуем, но целовать его Айя не стала. Она ловко вырвалась из его объятий и побежала в чащу.
– Постой.
В этот раз Калеб последовал за ней. Он видел ее. Лешая мелькала белым пятном среди зеленой пестроты леса. Она будто специально подзадоривала его, не убегая далеко, но все же не давала себя поймать. Подобрав подол своего одеяния, Айя ланью перепрыгивала корни деревьев, оборачивалась и смеялась. С ее венка летели белые лепестки. Ленты дрожали от погони. Зацепившись за коряку, Калеб споткнулся и упал. Юноша выругался с досады, но, услышав ее голос рядом, быстро поднялся, позабыв о боли. Она звала его. Голос шел из-за кустов жасмина, окруживших плотным кольцом солнечный просвет, и мужчина пошел туда, раздвигая пахучие кущи.
В окружении белых цветов Айя ждала именно его. Лукавый блеск ее глаз сменился смущением, но она, прикусив нижнюю губу, одним движением ослабила кулиску. Рубашка спала с ее плеч, и обнаженная девушка, перешагнув колечко невесомой ткани, подошла к своему избраннику. Неверивший в происходящее Калеб продолжал стоять на одном месте, зачарованный и околдованный.
Увенчанные венками, мужчина и женщина нынче пребывали в своем лесном кругу, залитом солнечными лучами. Девушка мягко поцеловала его, притягивая мужские руки к своей груди, и Калеб, сын Рихарда, отмер и, позабыв обо всем…
Любил, и был любим.
***
– Скажи, что такое любовь, о которой ты так часто поешь?
– Хм. Это то, что я чувствую к тебе, а ты ко мне, – Айя довольно улыбнулась. Ответ давно был ей известен, но ей хотелось услышать это от Калеба. Она провела рукой по светлым волосам мужчины, провалившегося в полудрему, и устало прижалась к его плечу. – Больно?
– Нет. Не совсем. Судя по тому, как описывала Гаэлле, должно было быть куда больнее.
– Это твоя Гаэлле… Она твоя мать?
– Нет. Она просто… Была из деревни. Мы с отцом носили ей травы. Она их варила и приторговывала. От нее всегда пахло полыньей… Терпеть ее не могу, – поморщила девушка лисий нос. – Потом в один день она сказала, что жить в деревне ей стало опасно.
– Говорят, ее хотели сжечь.
– Сжечь? За что же? – девушка отпрянула от его плеча.
– Поговаривали, что на окраине живет колдунья, погрязшая из-за своих дел вне круга Ожта, порожденная самой Скверной… Ее хотели судить, но она вовремя уехала.
– И за что же ее хотели судить?
– За то, что она – ведьма. А все ведьмы – от Скверны.
– Но она всего лишь варила травы и знала «слово». – Айя задумалась, вспомнив, как Гаэлле пыталась обучить и ее. Девушка до сих пор знала, какая трава хороша для ран, а какая успокаивает боль в животе – самую малость. Что в этом было плохого, ей было не понятно.
– Когда-то Ожт был безгрешен, – вспомнил Калеб одну из проповедей священника, да и сам он читал эту историю не раз. – Он был праведен и каждое дело его было праведно. Скверна не могла пережить этой безгрешности, и долго выдумывала способ, как же вывести Ожта из великого праведного круга…
– И что же она сделала?
– Она посылала ему разные испытания, но Ожт всегда выходил из них чистым и непоколебимым в своей вере. И вот однажды Скверна прибегла к страшному колдовству. Собрав все силы, она создала девушку. Самую красивую девушку, какую можно было себе вообразить. Та околдовала его, и Ожт оступился… В первый и единственный раз.
– Так все женщины… Тоже от Скверны? – Подловила его Айя, но Калеб лишь снисходительно провёл рукой по ее пушистым волосам.
– Нет. Только колдуньи…
– Но…
– Ожт полюбил ее. Он не мог жить вне круга, и, очистив ее огнем, он ввел ту девушку в свой круг. Они стали мужем и женой, и с тех пор в каждом из нас течет их кровь, – Айя задумалась. Все эти истории про Ожта для нее были сродни сказкам. Их было интересно слушать, но она, все равно, не могла поверить, что из-за этих сказок, люди могли сжечь другого человека на костре. Однажды она видела часть леса, сгоревшую в пожаре, и почему-то крепко задумалась о том пепелище. – Все же ты и вправду колдунья. Взяла и околдовала меня, – рассмеялся Калеб.
– Хм… Ты сам пришел ко мне.
– Мужчина охотник, женщина рыбачка. Кто же твоя мать? – спросил он, помолчав.
– Не знаю. Ее нету.
– У всех есть мать.
– А у меня только отец. – девушка села у него под боком, нервно одернув локон. – Где твоя? Живет в деревне?
– Уже нет.
– Почему?
– Говорили, она крутила шашни с пастухом.
– Как это? – Айя стряхнула с распущенных волос белый лепесток.
– Ах… Она… Она была с пастухом… – Стал объяснять юноша. – Как мы с тобой сейчас. Она не должна была, потому что у нее был муж. Она предала моего отца, и в один день это обнаружилось. Их вывели на площадь перед церквью. Мою мать привязали к столбу, – зашептал Калеб, вспоминая день ужасной казни. – Она умоляла помиловать ее, пока люди собирали камни, но ее никто не слушал. А затем… – Юноша замолчал, до побелевших костяшек сжав кулак. – Отец ничего не сделал.
Калеб помрачнел. Отец тогда стоял в стороне, насупив свои черные брови, и крепко держал его за руку, сжимая до боли. Кричавшая от боли, женщина умоляла отпустить ее. Умоляла, как ему казалось, именно своего сына — маленького мальчика. Он рыдал, но под пристальным взглядом отца ничего не сделал.
– Зачем же она так поступила…
– Как?
– С твоим отцом? Он любил ее?
– Не знаю… Раз позволил забить ее камнями, может и нет, – горестно поджал губы Калеб.
– Хм… Мне жаль ее… – Айя ласково погладила его по голове, но вдруг задумалась. – Но мне было бы очень… Горько… Если бы ты был бы с кем-нибудь еще, как со мной.
– Чепуха. Я с тобой… И только с тобой.
Переглянувшись, они улыбнулись и еще долго нежились в лучах закатного солнца.
Пока они оделись, на лес неслышно опустился сумрак. Повеяло ночной прохладой, и они вместе перешли речную переправу. Ухватив Калеба за руку, Айя вела его, видя в сгущавшемся мраке как ночная хищница.
– Покажи мне, где твой дом? – остановились они у последней березы на краю леса. Калеб обнял ее со спины и протянул руку, указывая пальцем на испускавшую дымок точку.
– Видишь тот домик с тремя трубами? Мой рядом.
– Где горят три окошка?
– Да. Покажешь, где живешь ты?
– Нет… Пока нет, – хранила она тайну, готовая на самом деле вот-вот ее раскрыть. – Отец пока не знает… Я ему рассказывала, но не все… Он так обрадуется, – сказала девушка, вновь прижимаясь к нему. – Спокойной ночи.