Айя наивно смотрела на него, протягивая спелые ягоды, и Калеб, лишь сейчас осознав, что случилось, едва не затрясся. Что же он наделал… Он лишился своей свободы, а главное… Лишился ее. Ведь теперь он, женатый муж, мог быть только с Магдой. Айе нужно было рассказать об этой горькой безрадостной правде. Объяснить, что он не мог поступить иначе, и от грядущего разговора у Калеба встал рыдальческий ком поперек горла, ведь именно сейчас он понял, что терять ее абсолютно не готов.
– Сюда, – потянул он ее за собой в сарай, где хранили сено для коз и прочую утварь для скота. Плотно закрыв дверь, он едва не спотыкнулся о конскую упряжь, развернулся и, схватив девушку за плечи, повторил. – Тебе нужно уходить.
– Почему? Ты не рад меня видеть? – Калеб замялся. Как же он был рад! Только ее он и хотел видеть подле себя, и, если бы не страх быть заброшенным камнями, он бы покрыл поцелуями свою Лешую с головы до ног, заперся бы с ней в доме и не выходил бы несколько дней подряд, наплевав на деревню и всех ее жителей вместе взятых.
Он подбирал слова. Нервно облизнув пересохшие губы, юноша потупил взгляд в пол, и от долгой тишины что-то в ее лице переменилось. В мгновение ока Айя нахмурилась, напомнив свирепую ведьму, которая однажды едва не пристрелила его из лука.
– Все понятно… – Обиженно проговорила она, будто узнала правду из воздуха. – Гаэлле говорила мне и об этом… Говорила… Мужчинам порой нужно лишь это и… Все.
– Это не так, – поправив суму, Айя засобиралась уходить, и Калеб перегородил ей дорогу. – Мне нужно тебе кое-что сказать…
– Больше не приходи ко мне в лес. Придешь, убью. Выстрелю из лука или зарежу кинжалом, – говорила она сквозь покатившиеся по щекам слезы.
Ее глубокий голос изменился. Грозясь расправой, она попыталась ударить его по рукам. Калеб не давал ей пройти, и она стукнула его кулаком по груди, едва не зарычав.
– Айя… Айя, прекрати! Я люблю тебя.
Калеб сильно сжал ее в своих объятиях. Айя пыталась вырваться, убежать, и пару раз ударила его действительно больно. Ее, все равно, никуда не отпускали, и девушка вдруг расплакалась в голос. Лешая обмякла и прижалась к мужской груди. Ведь она чего только не передумала, пока его не было в лесу. И то, что с ним что-то случилось. И то, что он ее попросту бросил, наигравшись. И то, что у него появилась другая… Калеб все повторял заветные три слова, целуя прижатую к себе темную голову, и она, вроде смертельно обидевшись, тут же простила его.
В сарае стало тихо. Рыдания ее сошли на нет, и Калеб, будучи выше на голову, нагнулся, чтобы поцеловать мокрые от слез щеки, если ему позволят. Успокоившись, больше она на него не злилась.
– Будь со мной… Как тогда в лесу, – сказала девушка, отвечая на его поцелуи, и он, позабыв обо всем, поднял ее на руки и понес к копне сена.
Торопясь, словно ее кто-то вот-вот отнимет у него, Калеб снял с девушки грубый жилет, в спешке оторвав пуговицу. Пара завязок, и ее темная рубашка упала где-то рядом. Айя зарылась в стог, не обращая внимания на коловшее кожу сено, и поочередно вытягивала ноги, пока он стягивал с нее темные кожанные лосины. Улегшись рядом, он целовал ее уж чересчур страстно, истомившись и соскучившись по ней, а Лешая, изогнувшись к нему полубоком, смеялась от мужской нетерпеливости да щекотала ему щеку, попавшимся под руку колоском.
Слезы высохли, уступив место улыбке. Калеб прижал ее бедра к себе, и она подставила длинную шею для поцелуев. Сколько в ней было свободы и желания, способного опьянить каждого… Уткнувшись в ложбинку между грудей, он вошел в нее, и она, выгнувшись в пояснице, томно вздохнула. Сплетенные тела вновь колыхались и сотрясались, сходясь в поцелуях, и Калеб рядом с ней снова почувствовал себя счастливым и… живым.
О Магде он ей скажет, но потом. В конце концов, он любил ее, Айю. Наверное, он понял это именно сейчас. Она была совершенна… В своей дикости, в своей простоте. Он попытается найти способ быть с ней. Ведь Томми так и ходит к своей вдове, и никто пока ничего не заподозрил. Отказаться от нее он не сможет. Уж лучше смерть от камней…
Громко и храбро подумалось ему.
***
Но о Магде он ей так и не рассказал, оставляя сложный разговор на потом. Потом передвигалось на после, а после у него было других дел невпроворот, и откладывание разговора вновь начинало свой круг с самого начала. Вот только проблема никуда не девалась.
– Убежим? – сказал он, одним днем выбравшись в лес.
– Убежим?
– Да. Далеко. В какой-нибудь большой город.
– Город?
– Да! Я слышал города, как большие деревни, – рассказывал Калеб, рассхаживая по жасминовой полянке. – Настолько большие, что на одном конце не знают, что творится на другом. Там нас никто не найдет. Мы поселимся в домике на окраине. Подальше от всех. Подальше от деревни и будем всегда вместе.
– Всегда?
– Всегда.
– Хм-хм-хм… – обнимая колени, Айя мягко улыбнулась. Идея жить вместе и не расставаться ей нравилась, вот только… – Какой же ты забавный, Калеб. А как же мы будем жить? – Задала девушка вопрос неожиданный, но от того не менее насущный. – В городе можно охотиться?
– Нет.
– А собирать травы и ягоды. Там есть дикие пчелы?
– Не… Не думаю. Но их можно найти. В городе есть все… А если не в самом городе, то рядом.
– Хм-м-м-м… Лавочник в деревне всегда предлагает мне какие-то медяки. Он говорит, что на них я могу что-то купить, а не обменять, но я всегда меняю товар на товар. Если я не смогу охотиться, собирать… Как же я буду добывать еду? Что я буду делать? Я ведь… Большего не умею, – призналась она, опасаясь неизвестной новой жизни.
– Ты не понимаешь! – Калеб едва ли не завопил от отчаяния. Деревня становилась ему тюрьмой. Отец был его надзирателем, а теперь кандалами на нем повисла и Магда, твердя про благодетель в круге Ожта. Отсюда нужно было бежать без оглядки. – Главное, что мы будем свободны. Мы будем вместе.
– Как же мой отец?
– Опять ты про него! – от перевополнявшего его раздражения Калеб облизнул губу, и больно сцепил клок волос на виске.
У него самого отношения с единственным родителем не сложились, и, не познав этой родительской любви, он не понимал, что Айя так вцепилась в какого-то сумасшедшего старика. Неужели юродивый был ей дороже чем он? В последнее время юноша часто пенял ей на привязанность к отцу, ревностно припоминая каждую минуту ожидания, если девушка вдруг задерживалась. Подошедшая Айя положила ему руку на щеку, снимая излишнюю злобу, и юноша выдохнул.
В последнее время Калеб был сам не свой. Он приходил к ней взъерошенным и нервным. Внутри него клокотало отчаянное беспокойство. От ее рук и поцелуев он вновь становился прежним, умоляя ее спеть ему или же говорить без умолку. Обняв ее, порой ему даже удавалось уснуть и отдохнуть, как следует, но потом он вновь вскакивал обеспокоенным и вновь начинал говорить о побеге в далекий и мифический город. Он все чаще злился. Таким она его прежде не видела, а он по-прежнему ничего ей не рассказывал.
– От кого ты так хочешь убежать, Калеб? – спросила девушка.
– Ни от кого, – грубо бросил он, опять уходя от ответа, но Айя решила не терзать его еще больше.
– Мы можем уйти в лес, – проговорила она, прижимаясь к нему. – Тут нас тоже никто не найдет. Я смогу нас прокормить. Я научу тебя стрелять из лука. Если я завалю медведя и принесу лавочнику шкуру, лавочник даст мне чего я только не пожелаю. Он мне обещал. И он никому не скажет, что я у него была…
– Ты предлагаешь мне жить в лесу? – вырвался Калеб из сладких объятий. Светлый волос его взлохматился еще больше. От его спокойного доброго нрава почти ничего не осталось. – Нас найдут.
– Даже если найдут. Разве мы сделали что-то плохое?