Свернув за угол, Айя скрылась в тени какого-то дома. Она тихо проползла под окном, спугнув запищавшую полевку, и из-за ее спины раздался женский стон. Почему-то он заставил ее остановиться. Задерживаться в деревне, среди людей было опасно, но оглянувшись, она присела на корточки и подползла к окну.
За подобранной занавеской на кровати лежала женщина. Пухлые губы ее раскрылись розовым бутоном от частых вздохов, а темные брови то и дело изгибались над прикрытыми глазами. К упругой груди ее льнул мужчина, и она, вскрикнув, пальцами зарылась в его темных кудрях. Он целовал ее в губы, по-орлиному сжимая бедра в своих руках. Их нагие тела, колыхавшиеся будто от ветра, все больше переплетались подобно прутьям корзин, и Айя завороженно смотрела на них, потерявшись в своих мыслях. В сомкнувшихся телах виделись ей совершенно другой мужчина, другая женщина, и она, приоткрыв рот, нежилась в своем воображении, замерев на месте…
На нее смотрели. Айя не знала насколько долго, но предавшиеся страсти перепугано смотрели на нее, а она не менее испуганно смотрела на них. Девушка подхватила свою кошелку и со всех ног бросилась в лес, слыша, как мужчина от отчаяния произносит те слова, которых прежде она никогда не слышала.
***
– Я тебе говорю! Это была она, – несколько дней спустя Томми, боявшийся, что о его похождениях к молодой вдове прознает община, едва ли не пеплом голову посыпал, рассказывая о привидевшейся в окне Лешей. – Какого Ожта она была в деревне. Твоя вина! – обвинил он Калеба, напрочь забывая, что в своих проблемах был целиком виновен сам.
– Даже если она… Если кто-то об этом узнает от нее, то не поверит. – Опершийся на плетень Калеб посмотрел далеко в лес.
Ничего страшного в произошедшем он не видел. Айя не знала, кто такой Томми. Не знала, кто та женщина, да и вряд ли ей в голову пришла бы мысль кому-то о чем-то рассказывать. К тому же сейчас ему было настолько наплевать на опасения друга. Мысли его были далеко за холмами, вблизи лесной реки, и все эти чертыхания он слушал вполуха.
– Чтоб ее Скверна поглотила.
– Калеб прав, – вздохнул Джонни. – Но если в следующий раз тебя увидит не Лешая, а кто-то из деревни…
– Айя…
– Что? – вопросительно посмотрели на него Томас с Джоном.
– А… Я пошел… Наверное, – как-то растерянно огляделся по сторонам Калеб.
– Куда?
– Прогуляюсь до леса.
– Не часто ли ты стал прогуливаться до леса? – подбоченившись, Том дразняще кивнул головой, на что-то намекая. На лице его расплылась задиристая ухмылка, и Калеб почему-то разозлился.
– Тебе то что? Я пока не женатый. Мне многое позволено.
– Иди ты, Калеб! – Взорвался мужчина, вскинув руками. – Поговорим, когда тебя женят на той высехе. Вот тогда не так запоешь, – грозился он, но Калеб уже перепрыгнул через плетень и шел проторенной дорожкой. – И куда его черти носят?!
Джон собирался ответить, но около них появились люди.
– Ах, ни капли с весны. Посохнет все, – запричитал какой-то мужчина, в жилистой руке растирая комья сухой земли. – Скоро будем траву варить. Точно ведьмин навет.
– А я говорила! В лесу та ведьма, – раздался скрипучий голос толстой неприятной бабы.
– Скверна дери всю эту ведьму, – ответил им третий, и, уповая на силу Ожта, причитая, они прошли мимо двух товарищей, глядящих вслед удалявшемуся Калебу.
– Будь осторожней, Том. – Джонни устало поковырялся в ухе. – Мать Калеба не спасло даже то, что его отец в совете старост. Мои родители рассказывали он был первым, кто кинул в нее камень.
– Утешил, блин. И куда он все-таки ходит?
***
Калеб был уже далеко, когда друзья разошлись по домам. Пронизанный особенным воодушевлением он вошел в тень леса. За ним сквозь листву бились лучи солнца, блестя на сплетенных тут и там паутинах. Трещали под ногами сучья. Подальше от тропы пробежала испуганная куропатка. В воздухе стояла летняя согревающая духота, и Калеб, стирая испарину со лба, уверенно шел к лесной реке.
С Айей они виделись почти каждый день, если получалось. Иногда опаздывала она, порой задерживался он. Сперва, опасаясь его, девушка выбирала себе место поодаль, демонстративно кладя или лук, или кинжал на видное место, но… Разговоры их становились все легче и непринужденнее, и Лешая подходила к нему все ближе и ближе, садясь почти что вплотную.
Приходя, он обязательно пел ей какую-нибудь песню, усевшись либо под березой, а то и у раскорячившегося пня. Однажды он даже принес флейту, пытаясь что-то наиграть. Калеб всегда о чем-то рассказывал и расспрашивал, и Айя, улыбаясь, тихо отвечала, млея от его голоса и от его взгляда. Он и сам пьянел от леса и от своей Лешей. Будь его воля, он бы уже давно прижал ее к себе, целовал и нежился под кронами деревьев, уподобившись Томми и его любовнице. Порой ему казалось, что стоило лишь протянуть руку и сорвать этот плод. Даже через силу…
Как-то девушка подкараулила его на переправе и обрызгала с ног до головы. От неожиданности он свалился в самую глубокую часть речушки, а когда промокший до ниточки вылез на берег – погнался за ней. Он был готов поклясться, что она специально дала себя поймать, залившись и смехом, и румянцем.
Как же она была хороша тогда. Даже ее лохматый овчинный жилет показался ему до безобразия мягким и красивым. Она вертелась в его объятиях, визжа от щекотки, и он, поймав себя на желании овладеть ею, скинул девушку с серого камня в воду. От греха подальше. Потом, пытаясь высушить одежду, она пряталась от него в разлапистом орешнике, но он, говоря о чем-то постороннем, все смотрел и смотрел, думая о вещах ужасных…
Она была слабее, чем казалась. Он понял это именно в тот день, когда с легкостью поднял ее на руки. Пусть и грозная охотница, но Айя была женщиной, и он с легкостью мог с ней совладать. Возьми он тогда свое силой, никто бы не узнал. Айя никому не смогла бы рассказать о том, что с ней сотворил один из молодчиков из деревни, а даже если бы и сказала, никто бы ей не поверил.
С тех пор он каждый раз вспоминал об этой своей подленькой мысли, стараясь отбросить ее прочь. Дело того не стоило… Скорее всего, тогда бы они с ней больше не увиделись, а этого он не хотел. К тому же, он дал ей обещание не причинять вреда, и это его останавливало.
Рядом с ней было как-то особенно легко, и ему нравилось быть с ней. Лешая дикарка, свободная и непосредственная, жила согласно своим правилам. Она не верила ни в какого Ожта, не выводила кругов в воздухе и не целовала круглых медальонов. Когда он попытался объяснить ей, что такое Скверна, являющая собой все зло, кто такой Ожт, создатель и повелитель всего живого, она лишь рассмеялась.
– Трава растет, потому что ей хочется расти к солнцу, а не потому что ей кто-то это велит.
В этом была вся Айя. Она делала то, что велело ей ее желание, а не священнослужитель, община или родители. Он ей завидовал и восхищался. Сын старосты был в подчинении отца и общественного мнения, а она была свободной, и эта бившая через край свобода рядом с ней наполняла и его.
– Ты задержался.
– Нужно было уладить пару дел.
– Каких? – каждый раз спрашивала девушка, но Калеб о своей жизни рассказывал ничтожно мало.
– Я принес тебе кое-что.
– Что же?
– Посмотришь потом, – протянул он ей кулек, перетянутый грубой колючей нитью.
– Мне уже нужно идти, – опустив голову, грустно сказала девушка. – Увидимся завтра?