И хотя ему было жаль не претворившихся желаний, все его тело пронизывало особое воодушевление. Наверное, можно было побежать за ней следом – сетовал он на свою то ли робость, то ли чрезмерную церемонность. С другой стороны, стоило ли торопиться?
Опьяненный набредшей на него эйфорией, он грелся в лучах солнца и небывалой свободы, и, казалось, весь мир его заключался в этом лесу. Жизнь его сплеталась с ее жизнью, и он не переставал от этого улыбаться, чувствуя себя заполненным до краев.
========== Окруженные ==========
***
Калеб резво сбежал по лестнице, на ходу натягивая бархатную жилетку поверх льняной рубашки, завправленной в штаны. С ним поздоровалась молоденькая девчушка, хозяйничавшая по дому, и пропев ей пожелания доброго утра, он, радостный, вошел в кабинет отца.
За большим дубовым столом сидел мужчина, медленно выводивший на листке бумаги чернильные завитки. Головы его едва коснулась седина, продернув сквозь черные как вороново крыло волосы пару серебрянных нитей. Наметились две залысины, притянутые от высокого лба туго скрученным хвостом. Сухие поджатые губы прятались в треугольнике глубоких морщин, терявшихся у широкого, волевого подбородка, но в целом он выглядел даже моложе своих лет. Рихард, сын Клауса, за годы не расстолстел. Заматерел, да и только, не утеряв ни ясности ума, ни хорошо подвешенного языка, за который его особенно ценили в деревне. Глаза у него были почти что черные. Мало кто мог выдержать его тяжелый взгляд, и Рихард, зная за собой подобную особенность, тем бессовестно пользовался, хоть как-то разбавляя эту тяжесть насмешкой и сарказмом.
Услышав постороннего в кабинете, тот медленно поднял чернющие глаза, едва приподняв густые брови.
– Ты хотел меня видеть, отец? – Калеб остановился, где ему было указано. Едва войдя, он уже измнемогал в ожидании минуты, когда покинет эти стены, наводившие на него неподдельный ужас с малолетства.
Для работы Рихард выделил себе самую большую комнату в доме, обставляя ее так, как ему больше нравилось. В небольшом резном шкафу он собирал книги, которые умудрялся добыть, даже находясь в такой глуши. Над простеньким камином висели ветвистые оленьи рога, прибитые на дощечку. По бокам были развешены расписные тарелки с сценами из жизни крестьян. На стене противоположной столу висела пара портретов, отдаленно напоминавших короля и королеву, которых в этой деревне никто никогда и не видел. Над дверью среди всего изобилия висел простой медный круг, неустанно напоминая, что хозяин окружен по всем правилам и законам. Восседал Рихард на кресле с искусно вырезанной химерой на спинке и обитом лосиной кожей. На все это было потрачена уйма меди, но один из старост мог себе такое позволить.
– Я договорился с Готфридом и с пастором о свадьбе, – небрежно бросил мужчина, вернувшись к чернильным завитушкам. – В самом скором времени сможешь попращаться с холостяцкой жизнью. Прими мои… Искренние поздравления.
– Ч-что…Уже?– выпучив глаза, Калеб оторопел от ужасной новости, не найдя других слов.
– Уже? Хм. – Рихард оперся на спинку кресла, откинув в сторону перо. – Что это значит? Ты решил заделаться главным бездельником деревни, с-сынок? Хорошенькое дело… Ты часто отлыниваешь от дел в последнее время. Шляешься не пойми где. – Он тяжело вздохнул. – К великой досаде, я так и не смог научить тебя трудиться. В этом ты определенно пошел… В мать, – вздернул он бровями, растерев в руке свою озлобленность на ту женщину, что некогда звал женой. Калеб сжал кулаки. – Проповеди про великий круг и великий труд тебя тоже ни на что не вдохновили, мое единственное дитя. Поверь мне… Нет большего разочарования родителю, чем знать, что его чадо – бездырь и лентяй.
– И для того чтобы им не быть, мне нужно обязательно жениться?
– Одному из твоих друзей женитьба пошла на пользу, – отец говорил про Джонни. – Чужой пример заразителен.
– И ты хочешь, чтобы я обязательно женился на… Этой… Этой…
– «Эта» – дочь уважаемого человека, – отрезал Рихард, но Калеб, прекрасно знавший, что его ждет, и познавший плод лесной свободы, теперь гордо и упрямо задрал голову, решив стоять на своем.
– А я сын – уважаемого человека.
– В этом, увы, – всковырнув под ногтем, развел руками Рихард. – Вся твоя заслуга.
– Я занимаюсь делами. Я переписал учетные книги, как ты просил. Займусь еще больше. Мне не обязательно жени…
– «Займусь делами»… Давеча я это слышал, – устало потер висок мужчина. – Нет уж, мое дорогое дитя. Я не вечен… Как и твои дурацкие забавы. В деревне неурожай. Крестьяне только и ходят с жалобами, но твоя жизнь уж слишком беззаботна, чтобы все это заметить. – Рихард встал из-за стола. – Пора знакомиться со взрослой жизнью. Авось «эта» славная девушка и женитьба на ней заставят тебя хоть о чем-то задуматься.
– А если я не захочу? – как маленький ребенок капризничал Калеб, и отец тяжело посмотрел на него.
– Что ж… – широко улыбнулся Рихард, не улыбаясь. – Можешь собирать вещи и строиться со своим хозяйством. Мужчина должен уметь отстаивать свои слова и поступки. Хоть в круге. Хоть в квадрате. Хоть с Ожтом, хоть с самой Скверной, – взвинченный Рихард выдал себя. На людях-то он был сверхнабожен, но дома часто позволял себе изречения достаточно богохульные, ненавистно поглядывая при этом на медный круг. – Признаться, я буду только рад такому твоему решению. Хоть в чем-то проявится моя кровь…
Это было последнее. Рихард более ничего не сказал, вернувшись к какой-то писанине. Пыхтя от злости, Калеб вышел из дома и с досады громко хлопнул дверью. Разговоры с отцом всегда заканчивались для него неприятно. Отец находил особенное удовольствие в том, чтобы лишний раз высмеять и унизить его. Возможно, ему стоило сказать, что он готов жениться на любой другой девушке, только не на Магде… Перед глазами немедленно возник образ Айи…
Тут и заключалась вся проблема – он был не готов к такому шагу. Калеб совершенно не хотел сковывать себя какими-то ни было клятвами, и не понимал для чего ему все это нужно. Общества Айи он искал не за этим, да и Лешей это, казалось, было совершенно не нужно. Вся прелесть их общения была в этой свободе, не ограниченной никакими правилами… А если бы он захотел? Узнай отец, что его сын предпочел дочери Готфрида дочь лесного сумасшедшего, то выставил бы его на улицу, и, подумав, Калеб откинул прочь эту чересчур смелую мысль.
Глядевшая на храм старуха благоговейно вывела круг в воздухе, и от нахлынувшего отчаяния Калеб расстегнул рубашку. Ему было тошно. Тошно от этой обязательной помолвки. Тошно от храма и всех этих членов круга Ожта. Он чувствовал себя окружённым со всех сторон. Вдалеке юноша увидел Магду, и еще никогда его невеста не казалась ему столь тошнотворной. В лес. В лес… Ему нужно было бежать в лес, и он, выбрав противоположное от Магды направление сиганул через забор, как какой-то мальчишка. По крайней мере, в лесу он был свободен… От всего.
***
На сером камне лежала ветвь жасмина. На изумрудной упругой листве блестели капли, и на солцне маленькие белые цветы распустились особенно широко. Перейдя запруду, Калеб прикоснулся к ветви, и на него пахнуло сладким и нежным ароматом. От камня вела дорожка, окрапленая белыми цветами, и, улыбнувшись, он пошел по ней, мгновенно позабыв о неприятном разговоре и о насущных проблемах.
Цветы вывели его к знакомой полянке. Айя сидела на пне. Голову ее венчал жасминовый венок с вплетенными в него белыми лентами. Нынче она окончательно преобразилась. Калеб, помнивший ее восторженные отзывы о рыжеволосой жене старосты, щеголявшей в ночной рубашке, купил ей нижнее платье, белое, ажурное, как и нежные цветы, разбросанные повсюду. В деревне женщины одевали поверх него сарафан или другое платье более плотной ткани, но Калеб, имея свои мотивы, да желая угодить Лешей, решил, что так будет лучше… Для всех.