Собралась толпа. Вскоре появилась милиция. Но мы успели уехать. Потом было несколько приглашений в милицию. Допрашивали. Но сейчас следствие по делу прекращено. За отсутствием состава преступления.
— Но мне кажется, — снова закурив, начал Пальцев, — что Каранатов этого так не оставит. В горкоме уже знают. Наверняка, от него.
— Все может быть. Однако он не знает, что я подал заявление в окружную избирательную комиссию.
— Отказался?
— Да, я понял, что мне не до депутатства. Мое назначение — быть директором. А к тому же листовки, анонимки, молебны — мне претит все это.
— У каждого своя цель. И свой путь к ней. На это надо проще смотреть. Мы не привыкли к этому. Все по-новому. Может, и правильно, что отказались.
Пальцев потушил сигарету, посмотрел на часы и закрыл глаза, делая вид, что хочет заснуть, а на самом деле думал: «Вот это материал! И никуда ездить и ходить не надо!» А что я буду говорить Никанорову, когда материал появится в газете? Скажу редакция задание дала. Он сам, как кандидат, интервью дал другому корреспонденту? Пусть не обижается. Сгущать краски не стану. Но самое главное покажу. Да, это будет читабельный материал. Директор, кандидат, любовник, член партии. А что потом? Потом, видимо, не будет.
Оба молчали.
«Почему он сунул листовку в карман? — думал Никаноров. — А спросить, чтоб отдал — неудобно. Скажет, у вас их целый бардачок. Да это его дело. Может, показать кому-то захочет. Мне какое дело. Надо поднажать, а то мы с разговорами совсем скорость потеряли. Да и родители заждались».
В это же время, ожидая их, действительно занервничали родители.
— Чтой-то долго не едут. Пойду-ка, мать, встречу. По времени вот-вот должны появиться. Не разминемся! Я с ними и подъеду.
Никаноров-старший суетливо вышел на улицу, важно пошагал, пуская густые клубы дыма и сплевывая махорку. Предупрежденный телефонным звонком от сына, к приезду гостей он готовился изо всех сил, хотел, чтоб все получилось наилучше. Пусть знают наших, и уверенно вышагивал по центральной улице села, со всеми охотно здороваясь и с гордостью поясняя, что идет встречать сына, который, на своей машине, должен подъехать с минуты на минуту.
Рассказывая, он и не заметил, как неслышно появилась машина. Осторожно притормаживая, чтоб не поднять столб пыли, она остановилась возле толпы. Потом, немного погодя, раскрылась дверка и, полный радостных чувств Никаноров-старший нырнул в кабину, на переднее, рядом с сыном сиденье, поздоровался со спутником. Расспросил, как доехали и почему задержались, сказал, что дома к их встрече все готово.
Когда прошли в избу, Никаноров про себя отметил, что после гибели Бориса отец сдал, даже ростом меньше стал. Он уже не выделялся рядом с матерью так, как это было раньше. Ну, а мать, — та согнулась еще больше.
Оглядывая ухоженную комнату, Пальцев обратил внимание на фотографии, выполненные профессионалом, которые занимали почти всю стену.
— Какой мощный парень! Какая фигура! Красавец! Это не вы ли в молодости? — обратился он к Никанорову-старшему.
— Похож. Это верно. Но не я. Это внук мой — Борис Тимофеевич Никаноров. Мастер спорта. По боксу.
— Ваш сын, Тимофей Александрович?
— Да.
— Где он сейчас? Служит в армии или отрабатывает по направлению?
— Погиб. В Афганистане.
— Извините, не знал. Такое несчастье, — Пальцев посмотрел на Никаноровых, искренне сожалея о постигшем их горе.
Наступило молчание.
Видя, что встреча приняла не тот оборот и уходила от намеченного плана, Никаноров-старший предложил:
— Думаю, с дорожки не грех попариться. Баньку я подготовил.
— Баня — это неплохо! — согласился Пальцев. — Но, прежде всего, о деле. Хочу своими глазами увидеть. Такой характер. Как, Александр Тимофеевич, просьба моя?
— И сумневаться нечего. Все в наилучшем виде. Пойдемте, покажу.
— С удовольствием. Не зря говорят, лучше один раз увидеть, чем несколько услышать.
Вскоре они вернулись, и Никаноров, говоривший с матерью о Марине, и о том, почему не приехал Вадим, увидел, как на лице Пальцева появилась и не сходила благостная улыбка.
— Хорош медок! Ничего не скажешь. А душистый — словно все запахи трав с поля собрал. Банку откроешь — отходить не хочется. Шеф доволен будет.
— Мед-медом, а теперь пора в баню. — Никаноров-старший повел всех за собой.
Часа через два, распаренные, посвежевшие сидели за большим столом в самой главной для гостей комнате и ужинали.
— Грибки ешьте. Картошку мать постаралась нажарить. Как-то по-своему. Со сметаной. Очень вкусно. Умелица. Мед со свежими огурцами. Тоже вкусно, — угощал Никаноров-старший. — Вы не стесняйтесь и не бойтесь. Здесь все натуральное. Свое, без нитратов. Мясо, масло, сметана, яйца, картошка. Хотя мы вдвоем живем, и годы уже не те, а коровку держим. Да овец около дюжины. Курочек десятка два.