— Да и неученым понятно: без дороги — никуда! Сельскому человеку — одно мученье. — Никаноров-старший говорил охотно. — Машина, она, конечно, хорошо. Но в наших условиях не вырабатывает половину того, что может. Как чуть хлынет дождь, — глядишь сидит по дверцу в грязи. Трактором еле вытянут. От дороги одно название остается. Лишь лошадка по ней пройти может. Не одна, конечно, но и с грузом. К лошадкам надо побережливее, полюбовнее. Жаль, разведением их совсем не занимаются. На них нынче смотрят, как на прошлое. В колхозе у нас — пятнадцать голов. А в области, мне зоотехник сказывал, поголовье лошадей ежегодно уменьшается на тысячу. Этак пойдет дело и лошадь скоро в Красную книгу запишем. Какое неуважение к умнейшей животине. Ведь лошадь — это тебе и продовольственная программа, и красота, и тягловая сила. Надо ее возрождать. И не откладывая. Мы все больше про наши, деревенские дела. А как в городе свои проблемы решают? В настоящее время про атомную станцию много говорят. Демонстрация, сказывают, проходила?
— Да, была и демонстрация, — подтвердил Пальцев. — На стадионе. Я сам присутствовал. Возле главной трибуны тысяч пять, наверное, было. Сказали, что не позволят пустить атомную станцию. Грудью встанут. Палатки вокруг раскинут. Это похлеще будет, чем в Гринэм-Коммон.
— Много, поди, денег в нее вбухали?
— Много. Но не все деньгами измеряется. Одна женщина вышла и говорит. «Я — мать семерых детей. Хочу, чтоб их жизнь была без страха, что от радиации могут погибнуть. Надо перепрофилировать станцию. Или не пускать совсем. Мы понимаем: это для государства накладно. Оно понесло большие затраты. Народ поможет вернуть эти затраты. Но, дорогие товарищи, наши партийные и советские руководители, если случится, как в Чернобыле, кто нас вернет?! Я знаю, в городе открывается счет для погашения затрат. Внесу все свои сбережения. Вот моя книжка. Ничего не жаль. Лишь бы дети наши могли жить спокойно. Это хуже войны — каждый день жить в постоянном страхе! За что нам такая пытка? Я вас, руководители области и страны, спрашиваю? Одумайтесь!»
Пальцев, закончив пересказ речи, на некоторое время замолчал, а потом добавил:
— Если бы вы видели и слышали, как этой женщине хлопали! Я тоже.
— Ну, а руководство города, области, как реагирует на все происходящее?
— Оно стало убеждать, что будут приняты меры предосторожности. Люди освистали их. И потребовали пригласить представителей или комиссию МАГАТЭ.
— Ну а конкретно, что руководство области предпринимает, какой позиции оно придерживается, — не отступал Никаноров-старший.
— Как мне известно, — отвечал Пальцев, — руководство области письмо в Совет Министров СССР отправило. Учитывая протест жителей, просит рассмотреть вопрос о перепрофилировании АСТ. Не знаю, что из этого выйдет. Второе. Прислать экспертную комиссию, чтобы выяснить готовность к пуску, надежность и безопасность. Третье. Определить перечень возможного строительства в зоне станции. Дело в том, что генеральной схемой развитие города предусмотрено в направлении атомной станции. После событий в Чернобыле, эти просьбы, по крайней мере, звучат странно. Уже сейчас областной центр с его полуторамиллионным населением и еще три города входят в опасную зону. Спрашивается: зачем строить еще и что строить? Это же несерьезно?! Говорят, было письмо другой редакции, но его председатель облисполкома подписать отказался. Надо теперь выступать и мне. Пора. Я обещал некоторым товарищам. Ведь город на великой реке России. Случись какая беда — Волгу не обвалуешь, как Припять. А какая будет акватория: Волга — Каспийское море! Уму непостижимо, что нас ожидает в будущем. Об этом в области и в правительстве почему-то не хотят думать. Или думают не в том направлении. У них один аргумент: дескать, в скором времени будет энергетическое голодание. По мне, лучше от холода спасаться, — все-таки есть надежда живым остаться, — чем разлагаться и медленно умирать от радиации. Ведь самое-то главное в том, что по строительству АСТ было принято решение правительства. Об отмене строительства должно быть такое же решение. А его нет! Об этом надо говорить. Во весь голос. И мы будем говорить. Поймут. Рабочий класс в городе с большими революционными традициями. Решающим будет его слово.
Никаноров-старший потянулся было за кисетом, но увидев осуждающий взгляд жены, остановился и сказал: