Сын и приехавший с ним корреспондент давно уже спали, а Никаноров-старший сидел на скамеечке перед домом, с наслаждением курил и думал, куда мы идем, какой будет демократия, гласность. Вот ведь до чего дожили: говори, что хочешь — и не посадят. Надолго ли? За семь десятилетий чего у нас только не бывало. А ведь очень даже неплохо, когда можно сказать все, что ты думаешь. И впрямь: необычное время. Правда, с Нагорным Карабахом что-то затянулось. И Президиум самый Верховный какое-то непонятное постановление принял. Зачем оно такое? Раз люди хотят обособиться — пускай. На то и демократия. А то забастовками замучают. В нашей области, выходит, тоже не все гладко. Взять, хоть ту же атомную станцию. Построена, а еще неизвестно, пустят ли ее? Эта станция, пожалуй, пострашнее Карабаха. Не приведи бог, беда грянет! Прав корреспондент — по Волге до Каспия вон какая территория-то! Аж страшно. Но народ у нас не дурак. Не пойдет он на то, чтобы жить в постоянном страхе. Нет, не пойдет. Наш областной центр — десятки Чернобылей. А если до Каспия? Костяшек на счетах не хватит сосчитать наши беды. И надо ли будет считать? Непростой этот парень Пальцев. Своеобразный. Дело для него — прежде всего, увидел — доволен остался. Много всякого знает. Везде бывает, со всеми встречается — вот и знает много. Демонстрация, предполагает, обязательно будет. Если бы знать, когда, то можно бы и приехать. Да все ордена и медали нацепить. Надо попросить Пальцева, пусть сообщит за денек. Обязательно приеду. И не один. Полдеревни захвачу. И пусть мать не обижается. А ведь надо бы заморозить эту станцию. Оставить, как есть. И пусть стоит памятник нашему головотяпству. Ведь надо же додуматься, чтоб атомную бомбу поставить на окраине города? Хорошо бы ее заморозить. И буквами до самого неба написать:
«Прежде чем отрезать — семь раз отмерь!»
С этими мыслями Никаноров-старший поднялся, бросил начавший жечь пальцы окурок в лужок, затоптал его, потом потянулся, растер себе грудь, поясницу и отправился на сеновал — любимое с детства место.
Глава XXIII
Секретарша Каранатова по вертушке позвонила Никанорову.
— Здравствуйте, Тимофей Александрович. — И радостно-доверительно прощебетала: — В семнадцать ноль-ноль к Михаилу Михайловичу.
— По какому вопросу?
— Он сказал: «Вопрос на месте».
— А кого еще вызывает?
— На это время только вас.
— Спасибо за сообщение. — Никаноров почувствовал, как его взлихорадило. Уже одно то, что на беседу или на персональное совещание приглашал не сам Каранатов, звонила его молодая секретарша — подчеркивало строгую официальность предстоящего вызова. Сам он теперь даже звонить не хочет — первый секретарь райкома. Раньше звонил. Жаль Учаева. Но годы берут свое. На пенсию отправили. Ну, Никаноров, тяжелые времена для тебя наступают — держись. Интересно, о чем разговор будет? Наверное, с глобального начнет. И про решение совета трудового коллектива спросит в первую очередь. Скажет, вот вы одни такие умники в районе выискались. А ведь и в самом деле не так все вышло. Совет трудового коллектива собрался обсудить жилищную проблему. Уже сколько лет, а очередь не уменьшается. Положение — дальше некуда. Вел заседание председатель СТК Осипов.
Вопрос директору.
— Сколько в очереди на жилье?
— Тысяча восемьсот человек.
— Сколько завод строит?
— Один дом. На сто двадцать квартир. Хозспособом. Да еще двести тысяч перечисляем горисполкому.
— А больше нельзя перечислить?
— Можно, но горплан не берет. Таких, как мы, десятки в городе.
— В итоге, что завод получит в конце года?
— Двадцать квартир на десятипроцентное отчисление. Инвалидам, семьям погибших. Да еще на очереди своих льготников. На общую совсем ничего не остается.
— Но ведь есть же закон о предприятии! — поднялся один из старейших на заводе фрезеровщик Лукашин.
— Закон есть. Но, — пояснил Никаноров, — райисполком требует отдать проценты. Как и раньше. Наверно, правильно.