К концу дня демонстранты вернулись в цеха, на свои рабочие места. Вернулся и Лукашин. А началось все потом, когда Никаноров уехал в Москву, на коллегию, а затем, совместно с министром, на металлургический завод — главный поставщик «Красного вулкана», к которому были большие претензии по сортаменту и качеству штрипсов. И в это время, когда Никаноров, его коллеги с металлургического в присутствии министра высказали наболевшие вопросы, на «Красном вулкане», права Ольга, игра в демократию кончилась. Отрыжка старой, командно-административной системы была быстрой. Каранатов, узнавший все подробности о демонстрации протеста против строительства атомной станции, мгновенно среагировал и дал указание: председателя заводского стачкома Лукашина немедленно отправить на пенсию. «Революционер мне выискался, — комментировал он его действия Бухтарову, которого вызвал к себе по этому поводу. — И нечего бояться». — «Но ведь время сейчас не то», — пытался было возразить Бухтаров первому секретарю райкома. «Никаких „сейчас“. Бояться не следует. Как сказал Яктагузов, благо и случай подвернулся благоприятный: инструментальщики наконец-то пустили новое приспособление для изготовления плашек, которые до этого дня мог делать, оказывается, всего один человек в заводе — этот самый Лукашин. Теперь его эра кончилась. Цех обойдется и без услуг рабочего. Действуйте, если вам дороги свои головы».
Все закрутилось с необыкновенной быстротой. Уже на другой день после памятной демонстрации, когда в газетах появились снимки, а по телевидению — кадры, где крупным планом был показан Лукашин с плакатом «Нет АСТ»!, состоялась эта беседа Каранатова с Бухтаровым. А потом, еще через день, Лукашина пригласил Яктагузов и сказал: оформляйся на пенсию. Мы пустили новое приспособление по производству плашек. Все, какие нужны, команды даны.
Была рабочая суббота.
Словно в тумане, Андрей Павлович, сдвинув к переносью мохнатые брови, прошел к своим станкам, как-то стеснительно здороваясь и напряженно думая, что сделать, чтобы удивить и заставить руководство цеха опять обратить на себя внимание. Для этого у него было два пути: или задание не выполнить, или перевыполнить его, допустим, почти вдвое? Если не сделать того, что положено по норме за смену, скажут: мстит цеху. Нет, рассуждал Лукашин, этот вариант не подойдет. Поработаем, как, бывало, в лучшие годы. И хотя Падушев, может, и не стоит того, чтобы позаботиться о нем, но своим словом, рассуждал Лукашин, надо дорожить, да и смену подводить нет надобности. Падушев, Яктагузов — это одно. А смена, цех — другое.
Андрей Павлович с любовью осмотрел родные станки и вдруг почувствовал, как ему сдавило грудь и он ощутил непривычный комок в горле. Наконец, он с трудом прокашлялся и вытер набежавшие слезы. Дрожащими руками вынул из тумбочки масленку, старательно, как всегда, смазал трущиеся части станков, укрепил заготовки в приспособлении и, вытерев руки тряпкой, поочередно нажал на пусковые кнопки.
Дружно запели свои песни моторы, разорвали утреннюю тишину, а напористые, пахнувшие мылом, струйки эмульсии, спасая фрезы от перегрева, помогали им вгрызаться в заготовки, которые словно нехотя уступали, и фрезы шаг за шагом придавали им форму, определенную технологией.
Уверенно лавируя между станками, не делая лишних движений, чтоб сэкономить силы, Андрей Павлович чувствовал себя, как и прежде, в родной стихии, словно рыба в воде, и к нему возвратилось то уравновешенное душевное состояние, которое стало привычным за много лет. А вскоре и песни моторов, и скрежет сдающегося упорной фрезе металла — все потонуло и растворилось в частом, дробном стуке пневматического молотка, которым слесари цеха готовили котлован под фундамент нового координатно-расточного станка, полученного из Швейцарии.
Невдалеке от своего рабочего места Лукашин увидел, как мелькнула кучерявая голова Александра Кудряшова. Это о нем Лукашин, при случае, не без гордости заявлял: «Мой ученик. Работает, что надо! Чемпион города по борьбе. Учится в институте. Уважаемый человек в цехе». Настолько уважаем, подумал о нем с обидой Лукашин, что за день ни разу не подошел. Падушев тоже хорош. Утром, пораньше, оставил задание — и бывай здоров. Сегодня эта троица почти все время вместе. Неспроста что-то. А когда-то и я Падушева крепко выручал. Один год даже в отпуск не уходил, чтобы не страдала смена, цех и в целом завод. А сколько смен в воскресные дни отбухал? Да, все, видимо, в прошлом. В настоящем только бешеный стук отбойного молотка. Это «Як» НОТ двигает. Опять перестройка. Все что-то двигают. Вперед рвутся. А мне, выходит, нет «вперед».