— Вы где считали? — поинтересовался Ястребов.
— В московском институте. Мы уже не одну статью опубликовали по результатам первых исследований.
— Понятно. Можете продолжать работу. Но не на заводе. А в институте. В самой Москве, наконец. Там ведь тоже люди заинтересованы. А лично мне затея ваша близкой не видится. К тому же, где взять хорошую базу? У нас, к сожалению, нет ее.
— Надо создавать! — Никаноров смотрел в упор, все еще надеясь убедить директора.
— Вы что, воспитывать меня решили? Избавьте, Тимофей Александрович. Объект не тот избрали. Не кажется ли вам, что слишком много позволяете? — Ястребов про себя подумал: «Уж не зазнался ли? Все может быть. Недавно ему звание „Заслуженный рационализатор РСФСР“ присвоили. Сам подписывал документы. А если все удачно получится с этой борсталью… Тогда вообще неизвестно, куда его поведет? Может, сразу на мое место нацелится? А ведь потянет. Потянет и сейчас. А каких сил, авторитета придаст ему внедрение новой технологии? Хотя, если честно, на заводе авторитет Никанорова большой. Тем более нельзя давать ему в руки такой козырь. А может, все-таки намекнуть им на соавторство? Ну, допустим, они согласятся. Что тогда? Тогда скажут, что директор попросту примазался к авторам. Ведь на заводе ни для кого не секрет, что борсодержащие стали — идея Никанорова. И опять все будут работать на его авторитет. Нет, теперь я ему не дам шагу ступить с этой сталью. Пусть где угодно, но не на заводе».
Ястребов ткнул в пепельницу окурок и тут же закурил новую — верная примета раздражения. И он более резко принялся повторять старое:
— Вы, Тимофей Александрович, прекрасно понимаете, что силы у завода для глубоких, фундаментальных исследований явно не те. Лаборатория, инструментальный корпус, отдел технолога — все работают на пределе. Едва успевают справиться со своими прямыми обязанностями. И незачем толочь воду в ступе. — Но вдруг про себя подумал: «А что если предложить ему отраслевой институт министерства, о котором, кстати, он сам же так сильно печется. Пообещать поддержку. Но в том случае, если уйдет с завода. Хотя без такого главного мне будет нелегко».
Ястребов выпрямился, сдвинул к переносью свои мохнатые брови и вслух поделился своей мыслью об отраслевом институте.
— Вы подумайте над этим. Кстати, вы же знаете, министр ищет человека, который бы мог возглавить его.
— Я думал. И готов принять ваше предложение. Но при одном условии: вы дадите мне слово, что разрешите проводить исследования на заводе. Путь ими занимается Яктагузов. Если нет, я подниму вопрос на парткоме, в горкоме партии, наконец. Если да, то я подумаю об институте. А на министра я выйду сам. Институт его компетенция, а не ваша.
И Ястребов согласился.
Вспомнив об этом, Никаноров положил трубку, в руках с которой еще стоял, и подумал: «С чего же начинать? Поднимем роль совещаний. Сделаем их по-настоящему школой управления. Форсируем разработку технологии на производство из борсодержащих сталей, развернем строительство агрегата продольной резки. А главное — дисциплина, повышение ответственности. Остальное увидим по ходу дела. А Кудрина и Фанфаронова придется убирать. Северкова тоже. Хотя сделать это будет непросто. При любом давлении на эту «троицу» за нее грудью встанет Каранатов. Как ни крутись, а второй секретарь райкома. Многие годы дружит с Кудриным. К тому же промышленность ведет. И повод прицепиться к чему-либо у него всегда найдется. С ним, видимо, придется столкнуться еще не раз. И больше всего из-за Кудрина».
Никаноров собрал необходимую документацию по исследованию борсодержащих сталей, сложил в портфель, потом встал, распахнул форточку, облегченно вздохнул, несколько раз прошелся по кабинету и вскоре пригласил зама, чтобы сдать ему свои полномочия.
Глава II
«А с чего у нас начались неприязненные отношения с Кудриным? — спрашивал себя Никаноров. Только не с одного производства, где не порой, а зачастую возникали острые стычки и каждый старался изо всех сил, чтобы отстоять свою точку зрения. Иногда бывало, что мной допускался и волюнтаризм. Но он был оправданным. И тем не менее Кудрин говаривал: прав оказывается тот, у кого больше прав. Случалось, безусловно, что за разные недоработки Кудрин получал выговоры, наказывался материально, но все это было в порядке вещей. В таком положении находился не он один, аналогично и Северков, Фанфаронов, многие другие руководители. Борьба с ними началась сразу после представления, на которое приезжал министр, партийные и советские руководители города и района. Уже войдя в курс дела, Никаноров объявил день открытых дверей: вел прием всех начальников цехов и отделов, кто имел к нему вопросы или кто приходил поздравить с большой ношей и искренне пожать по этому поводу руку. Приходила поздравить и эта троица, и в глазах каждого из них Никаноров сразу, как только заводил разговор об улучшении работы, замечал напряжение, внутреннее сопротивление: они знали о его неприязни к ним, и сами, особо не маскируясь, отвечали тем же. Однако, учитывая наитяжелейшую обстановку, которая сложилась на заводе, в душе надеялись, что именно в данный момент он их не тронет: ему, дескать, не до них. Обходительность и радушие Никанорова подкупили их. После приема, прошедшего в дружеской беседе, они собрались в небольшом скверике, что у здания заводоуправления, и охотно делились своими впечатлениями.