— Порядочные люди входят и выходят через двери, — начал Кудрин, выждав, когда они спустятся на утоптанный возле основания лестницы снег. — У тебя что, ключа нет, Люба?
— Я его потеряла. Да и в ключе разве дело?
— Не думал, что творческие дни предназначены для мансарды.
— А что я? Маленькая? Не имею права? — Люба шарфом плотно прикрыла подбородок от пронизывающего ветра.
— В том-то и дело, что большая. И право у тебя есть. Но мне кажется, это право можно и нужно узаконить. Мы с этого начинали. Кто такой?
— Борис Никаноров, — ответила за парня дочь.
«Неужели нашего Никанорова сын?» — подумал Кудрин. Еще чего не хватало! Выходит, это про него в спортивных новостях по местному телевидению говорили, что он с незначительным преимуществом выиграл последний бой. Финальный. Хорошо еще выиграл. И черты лица, как у отца — волевые. А ростом выше. Вот именно нам и понятно, почему выиграл чуть-чуть. Вместо спортзала — с милой в мансарду». И вслух сказал:
— С милой и мансарда не мансарда — рай. Не так ли, Борис Тимофеевич?
— Наверное, так, — уклоняясь от разговора, ответил Борис.
— Если рай, надо, чтоб было, как у людей. Зачем скрываться? Зачем обманывать? Надо делать все, как положено. По закону. Я правильно говорю? — он в упор смотрел на сына Никанорова. И тот не дрогнул, выдержал этот взгляд и уверенно ответил:
— А что, я готов. Готов на все по закону. Об этом же давно говорю.
— Не интересно! — выкрикнула Люба. — Разве в печати дело? Еще чего не хватало? Чтоб семьей связать себя? Чему ты нас учишь, отец?
— Вот когда у тебя будут свои дети, тогда поймешь, чему.
— У меня детей не будет.
— Ну и плохо, нашла чем хвалиться.
— Но ведь люди живут — и ничего?
— Если каждый так рассуждать станет, к чему мы придем? Вот то-то и оно! Закон природы один: если сам живешь дай жизнь другому. — Про себя Кудрин подумал: закон природы потащил вас в мансарду, а вслух спросил: — У вас как, серьезно?
— Вполне! — ответил Борис, который все больше начинал нравиться Кудрину.
— Да поженимся мы! Ну что ты волнуешься? Занимайся своими делами и не беспокойся за нас. Все официально, с печатью, как и положено, раз тебе так хочется, — успокоила отца Люба.
— Тогда другое дело, — окончательно отходя, сказал Кудрин. — Отнесите лестницу. И не дергайтесь. Мне тоже некогда. Сейчас поедем.
И хотя молодым надо было и в самом деле быстрей, предложение «поехать» они встретили без энтузиазма, явно стесняясь общества неожиданно нагрянувшего Кудрина.
— Да мы лучше одни.
— Ну как хотите, — несколько обиженный отказом, сказал Кудрин, про себя думая: может, и лучше, что одни. О чем бы я с ними говорить стал? Это не мать. Она мастак по воспитательной части. Начнет тараторить и не остановишь. Серьезно у них или несерьезно, но сегодня она устроит Любаше хорошую баню! Вот ведь как все обернулось. А Никаноров не хотел отпускать. Ну, ученый, я тебе тоже выдам. Наверное, и не догадывается, и в мыслях не может себе представить, что его, Никанорова, сын и моя дочь хотят пожениться! Хотят ли? Кто знает, что у них на уме. Ну да ладно, куда от молодых денешься. Сами когда-то такими были.
Спрятав шланг и проверив, не работает ли счетчик, — молодые могли оставить невыключенным электрокамин — Кудрин тихо поплелся на четвертую линию, где он оставил свою «Волгу», с сожалением думая о своих отношениях с Никаноровым. А вдруг еще породниться придется. Надо будет рассказать ему. И откладывать не следует. Может, перед совещанием? Зачем-то всех мастеров, не занятых в производстве, начальники цехов должны привести с собой. Неплохо бы поговорить перед началом. Если удастся встретиться. Хотя вряд ли.
Кудрин оказался прав. Его планам — поговорить с директором перед совещанием — не суждено было осуществиться. И вместо разговора о возможном родстве — все получилось иначе.
Большой зал Дворца культуры, находящегося менее чем в полукилометре от завода, был полон. Люди удивлялись необычному началу совещания: президиума не было — все руководство завода сидело в первом ряду. Для каждого участника совещания на спинку сиденья был предусмотрительно положен специальный номер заводской газеты с отчетом о рейде.