Я наивно верил, что, войдя в ворота казармы, надев кирзовые сапоги и получив солдатский паек, сразу же стану другим человеком. Совершенно другим человеком, оставившим за воротами казармы свои проклятые комплексы.
Вначале мне показалось, что я действительно оставил там, за воротами казармы, свое прошлое, со всеми его вопросительными знаками, которые так и лезли из меня, раздирая меня на клочья. Несколько дней я был спокоен.
Первое, чему я научился в армии, — это спать по ночам. Чуть позже я понял, что это неотъемлемая часть армейских условий жизни: солдат должен уметь эффективно использовать время для отдыха, чтобы быть в бодром состоянии, когда в этом есть необходимость, быть способным на усилия, выходящие за рамки обычных.
Я засыпал не потому, что звучала команда «отбой», а потому, что засыпали все, потому что пешие марши на учебное поле, занятия на свежем воздухе, ветер, солнце, дождь и всё остальное, вместе взятое, моя боязнь не заснуть в том числе, способствовали хорошему сну. Я «чуял» кровать, как только входил в спальное помещение, как животное чует свое логово.
И не успевал сержант закончить фразу: «Отбой. Всем спать», — как я уже переносился в мир сновидений.
Но так продолжалось всего около двух недель. Прошлое все-таки нельзя сбросить с плеч, как вещевой мешок, или снять, как одежду, и, пронафталиненное, запереть в каптерке.
Мое прошлое меня преследовало. Оно выло, как бездомная собака, там, за забором. Ночь. Время, когда собаки воют на луну, когда кричат совы, когда привидения гуляют по пустым домам, когда сатана отнимает детей от материнской груди. Но это все в сказках, а есть и невыдуманное.
Я притворялся, что меня не беспокоит больше, не преследует мое прошлое. Я засовывал голову под подушку, чтобы не слышать его. Натягивал одеяло на голову. Сжимал виски ладонями. Все было напрасно, все, что я ни предпринимал. И так целую ночь, всю ночь…
Застрелите эту маленькую бестию! Застрелите ее. Не смотрите на меня так. Разумеется, я не имею права приказывать вам. Я не более чем солдат, который прошел всего лишь курс молодого бойца. У меня еще не все ладится с экипировкой по утрам, стойка «смирно» не очень мне удается. Но, я думаю, у меня есть право просить защиты. Прицельтесь в это животное и стреляйте. Нет, не пытайтесь поймать его. Оно дикое и, возможно, больное. Оно злое и может укусить. Зачем ловить его? Чтобы посадить в клетку? Но оно же не пьет, не ест и не умирает от истощения. У него девять жизней, и воет оно так, что у вас волосы встают дыбом. Стреляйте! Это единственный выход. Ну, давайте, ребята, ставлю на кон все свое жалованье. Я понимаю: конечно, без приказа нельзя. Но как ты поступаешь, когда стоишь на посту, а на тебя надвигается такое чудовище? Стой! Кто идет?! Конечно, оно тебе не ответит.
Стой, стрелять буду! Даешь предупредительный выстрел. Твоя обязанность — никого не пропустить. Стой, стреляю! Стреляешь — и… в пустоту.
Я мог бы, конечно, обратиться с рапортом. Попросить защиты у лейтенанта или капитана. Но кто способен защитить тебя от твоего собственного прошлого? Ты служишь в армии для того, чтобы защищать страну, а не для того, чтобы армия защищала тебя.
Я не стал писать рапорт. Но как-то командир взвода сам отвел меня в сторону во время одного из перерывов между занятиями. Прикурил от моей сигареты. Уселся на край учебной траншеи и предложил мне сесть рядом. Скорее, приказал, увидев, что я колеблюсь.
Траншея была настолько узкой, что завитки дыма от наших сигарет в этот холодный день переплетались, словно в одном очаге горели два полена.
— Что с тобой, Вишан Михаил?
Я прекрасно понимал, о чем он спрашивает, но какое это имело значение?
Мой командир взвода — с тех пор как он командир взвода — считает, что он вправе бесцеремонно вваливаться и категорично требовать: ну-ка открой мне свою душу, я устрою там проверку.
Вскочив на ноги, несмотря на протестующие жесты лейтенанта, я принял стойку «смирно», — конечно, насколько позволял уровень моей подготовки.
— Докладываю: со мной ничего не происходит!
Лейтенант, который по уставу не мог принимать рапорт сидя, поднялся, недовольный тем, что не получилось разговора по душам.
— Так уж ничего?
Он улыбнулся как человек, который уверен, что многое знает. Но он так молод. Парень в военной форме…
— В отношении этого вам не следует беспокоиться.
— А в отношении чего «этого»?
Он снова улыбнулся, так, будто я играл с ним на пустыре в тряпичный мяч. Было достаточно проблем, которые могли привлечь внимание командира взвода. Например, эта проклятая стойка «смирно». Верзила-сержант заставил меня упражняться перед зеркалом. В конце коридора у нас висело зеркало в рост человека. Я позировал перед ним, как перед объективом фотоаппарата, но у меня ничего не выходило.