Но есть и нечто более серьезное, что подстерегает их в жизни на краю леса. Более серьезное, чем уединенность и изолированность, которые можно преодолеть. Это — опасность отупения, опасность втянуться в жизнь мелочную и эгоистичную, лишенную полета и идеала, замедленную, ползучую, проводимую в апатии и равнодушии. Опасность свыкнуться с узким кругом занятий и серостью жизни на краю леса подстерегает всех. Это заданная ситуация, с которой можно бороться, только если обладаешь живым умом, если чувства твои глубоки и серьезны. Малейший намек на отказ от борьбы означает первый шаг на пути уступок слабости. Особенно быстро сдают женщины, остающиеся одни дома. Постепенно они привыкают к такой жизни, считают, что достаточно ограничиться кухней и стиркой, и через несколько лет выглядят как кухарки. Они берут в оборот только что вернувшихся со службы мужей или за то, что те не достали мяса, или за то, что хлеб зачерствел, поздно привезли молоко, целый час не было воды, кошка разбила чашку, а ребенок не вынимает пальца из носа. Некоторые при этом не выпускают из руки тряпку, нож или вилку. А их бедные мужья тоскливо ожидают, когда же закончится этот длинный и скучный перечень. И так изо дня в день, постоянно!
Сабина всегда встречала Пауля на пороге. Нежная, порывистая, как на первом свидании, она обнимала его.
— Сабина, за твою любовь тебе надо поставить памятник, — как-то сказал он. — Я бы целовал его руки, уходя и возвращаясь со службы.
— К черту памятник! — Она обвила руками его шею. — Целуй лучше меня!
Каждый день был построен на любви Сабины, на их любви. В первую очередь она боролась с обыденностью, не допускала в свое сердце даже малейшего дуновения холодного ветра. Она изо всех сил защищала самое дорогое, что у них было, — счастье, любовь.
— Пауль, не смей меня разочаровывать, — просила она, — иначе я пропаду.
Вырвавшись из плена своих мыслей, Пауль вдруг загрустил о Сабине. Он не стал ждать, пока окончательно рассветет, поднялся и вышел. Темнота поредела, собралась под пологом леса. Упругим, широким шагом Пауль направился к дому.
Сабина вскочила как от грохота. Ей показалось, что задрожали стекла, но в комнате была полнейшая тишина. В окнах брезжил рассвет. За занавесками проступала синевато-туманная полоса леса. Сабина заснула с тревогой в душе, и сон ее был тревожен: ее преследовали кошмары — результат затаенного страха, не подвластного разуму. Она услышала шаги на лестнице, но это были не его шаги.
Она подошла к окну. Многие окна в расположенных квадратом домах были освещены. Значит, офицеры вернулись. Но Пауль всегда приходил последним. Она приготовила все для кофе, который обычно варила, пока он брился и умывался, открыла окно, и комната наполнилась свежим, пропитанным лесными запахами воздухом. Розы на столике дивно распустились. Бутылка шампанского, которую они собирались выпить после театра, так и осталась нетронутой. Пауль не пришел.
Над лесом еще держался легкий туман. И вдруг она как будто снова услышала взрыв. Туман превратился в пламя — это она вспомнила свой сегодняшний сон. Ей уже в который раз снился реальный случай, происшедший много лет назад. В такой же предутренний час она вдруг проснулась. Окна дребезжали на самом деле от взрыва, а над лесом полыхало кроваво-красное пламя. Накануне была объявлена тревога. В домах оставались одни женщины.
Там что-то случилось, может, уже кого-нибудь нет в живых! Женщины с колотящимся от страха сердцем сбежали вниз и направились по дороге в городок. Остановились у ворот, не решаясь даже спросить, что же случилось. Опасность нависла в одинаковой мере над всеми. Женщины побледнели и замерли, когда из ворот выехала и тревожно завыла машина «скорой помощи». Кого, кого она увезла?!
Вышел командир подразделения. Он не сразу собрался с силами, чтобы сказать, что погиб Траян. Узнав страшную весть, Мария вскрикнула и как будто окаменела с сухими остановившимися глазами. С тех пор ее глаза так и остались будто обожженными электрической искрой. Марию отвели домой. В комнате горел свет, дверь была распахнута. Мария как будто не сознавала, что произошло, даже когда привезли гроб. Разве можно было сразу понять, что все вдруг нелепо, непоправимо разрушено — радость, любовь, счастье, жизнь…