— Сегодня приезжает Валентина…
— Я буду дома. Во всяком случае, постараюсь, — весело отозвался Пауль.
Они сидели за столом и молчали, может, дольше обычного, глядя в глаза друг другу. Он притянул ее за плечи, чуть развернул к окну. Конечно, она устала. Потом провел рукой по ее волосам, прижал к себе. На глазах у нее выступили слезы, и она постаралась скрыть их, опустив голову и прикрыв веки. Она действительно устала.
— Я не мог послать за тобой машину, — извиняясь, сказал он.
— Я поняла это. Взяла такси.
— Сабина, ты не спала!
— Вздремнула немного…
В глазах ее были и страдание, и радость, и тревога, и надежда, и безграничная вера, и любовь, и усталость. «Мы ведь часто не понимаем, как нужны друг другу!» — упрекнул себя Пауль, чувствуя вину. Нет, он не ошибся: первый седой волос. Вот они, трудные и счастливые годы, милая Сабина. Он обнял ее, поцеловал в висок.
— Что это ты? — высвободилась она.
— Потом скажу.
Безграничная нежность переполнила его сердце.
Куст сирени
Конец мая. Ласково и мягко светит солнце. В такой день легко солдатам на занятиях. Они не жалеют обновленных весной сил. Радость слышна в их четком шаге по асфальту, в песне, нарушившей окрестную тишину.
Едва капитан Даскэлу во главе своей роты прошел в ворота городка, его остановил дежурный офицер. Даскэлу подождал, пока промаршировали все взводы, и только тогда повернулся к дежурному офицеру. Тоже капитан, в прошлом его однокашник, он постоянно носил фуражку надвинутой на левую бровь, как в молодости, и чуть шепелявил. Дежурный торопливо сообщил, что Даскэлу вызывает командир полка. Мол, позвонил, как только услышал песню.
— А что за срочность? — спросил Даскэлу.
— Не знаю, приказал зайти после занятий, — пожал плечами капитан.
Даскэлу подал старшему лейтенанту Косте знак принять командование ротой, стряхнул пыль с сапог и поднялся к командиру полка. Войдя в кабинет, Даскэлу доложил о себе, но полковник, вскинув на него глаза, как будто не понял, зачем он явился, или просто не мог оторваться от бумаг, которые перелистывал перед ним майор из административно-хозяйственного отдела. Полковник читал нахмурившись и с явным раздражением размашисто подписывал.
Полковник Варна выбрал когда-то военную службу еще и потому, что презирал сидячую кабинетную работу. Иногда он спасался от этой пытки: на ходу выслушивал командиров подразделений и быстро решал все вопросы, которые должен был решать, или отправлял подчиненных, чтобы они сами разбирались в том, в чем обязаны были разобраться самостоятельно. Случалось, он целыми днями не появлялся у себя в кабинете.
— Ну, что еще? — поторапливал он майора.
Тот раскрыл еще одну папку, довольный, что удалось застать полковника и решить сразу все дела.
— Вот… Если не представим сегодня, банк не пропустит.
— Вы меня с головой хотите засыпать своими бумагами? — буркнул Варна.
Но отступать было некуда, и он начал изучать документы. Речь шла о крупных денежных суммах. Тут полковник опять посмотрел на Даскэлу, вспомнил о чем-то, взял со стола распечатанный конверт и протянул ему:
— Читай, пока я закончу.
Даскэлу отошел к окну, развернул письмо. Оно было написано размашистым, но разборчивым почерком. Даскэлу почему-то сразу подумал, что писала его женщина, и не ошибся. Перевернув листок, взглянул на подпись: Меланья Соаре. Даскэлу попытался перехватить взгляд полковника, чтобы понять, какое отношение он имеет к этому письму, но Варна был занят бумагами и не смотрел в его сторону.
Тогда Даскэлу начал читать письмо. Вдруг глаза его округлились от удивления. Чем дальше он читал, тем больше возрастало его недоумение. «Вот так Кэрэушу! Какие сюрпризы подбрасывает!» — подумал он, перечитав письмо еще раз.
Теперь в письме, полном отчаяния, написанном, судя по всему, человеком с истерзанной душой, попавшим в беду, капитан вдруг обнаружил большую заботу о впечатлении, которое оно должно было произвести.
«Он, разумеется, свободен в своих поступках, — писала женщина о Кэрэушу, — но столько времени обманывать! Я знаю: не может быть любви по принуждению, трудно даже вообразить себе такое, но было время, когда он был не против получить прибежище в моем доме и в моем сердце. Я могла бы побороть свое чувство, освободиться от собственного заблуждения, но слишком тяжело терять надежды, которые он вселил…» «Слова-то, слова-то какие, будто из сентиментального романа», — с раздражением подумал Даскэлу.
— Что скажешь? — подошел к нему полковник.