Я сжался в комок, нагнул голову, чтобы она была ниже бронезаголовника, и сделал резкий маневр - послал левую педаль вперед, сильно рванул ручку на себя. И все-таки не ушел от пушечной очереди врага. Первый снаряд разорвался в куполах шасси, второй - в фюзеляже, третий сбил крепление секторов управления двигателем и настройку радиостанции. Мотор начало трясти (как после выяснилось, было отбито 15 сантиметров одной лопасти винта).
Несколько осколков впилось в ноги, в руки... В сапогах и перчатках я ощутил кровь. Закружилась голова. Собрав всю волю, лихорадочно стал искать выход из создавшегося положения. Где враг, каково его намерение, как уйти из-под нового удара? Защищаться мне было нечем: оружие вышло из строя. Позвать кого-либо на помощь не мог: радиостанция не работала. И тогда я направил свой самолет прямо на вражеские истребители, имитируя лобовую атаку. Фашисты, боясь столкновения со мной, шарахнулись в стороны. Затем они стали наседать снова. Вижу, четыре "фокке-вульфа" справа и четыре слева занимают исходное положение для атаки. Что делать? Их восемь, а я один. Неужели конец? "Нет, - скрипнул я зубами, - так просто не отдам свою жизнь!"
Как только первый фашист ринулся на меня, осыпая трассирующими пулями, я резко развернул машину вправо и сам пошел в лобовую атаку против четырех ФВ-190.
Гитлеровцы снова рассыпались в разные стороны. А та четверка, что находилась слева, проскочила мимо. Я понял, что гитлеровцы хотят отрезать мне пути отхода на свою территорию. На миг вспомнил чей-то рассказ о том, как два "мессершмитта" напали на наш самолет По-2, летчика выручила военная смекалка: заметив недалеко церковь, он подошел к ней и начал виражить вокруг куполов. "Мессершмитты" повертелись-повертелись и ушли. Я же увидел свое спасение в облаке дыма, что висело над железнодорожной станцией. Только бы пробиться к нему! Когда я был уже совсем рядом с ним, противник снова пошел в атаку, но открыть огонь не успел: я оказался за дымом, как за бетонной стеной.
Фашисты кружили восточнее облака, видимо решив подкараулить меня. Но я вышел с западной стороны и, осмотревшись, стал виражить. Поднявшись выше дымовой завесы, снова огляделся. Противника не было. Тогда я перешел на бреющий полет и взял курс на свою территорию. К счастью, двигатель, хотя и трясся, словно в лихорадке, тянул хорошо. Мысленно я поблагодарил наших конструкторов за отличную машину и надежность мотора.
На своей территории набрал высоту 150 метров и решил осмотреть фюзеляж. В нем зияли две большие пробоины, через которые мог бы пролезть человек. По телу поползли мурашки.
Подойдя к своему аэродрому, поднялся на 500 метров, поставил кран шасси на выпуск. Правая стойка шасси вышла, а левая заела. Никакие усилия не помогли, так как гидравлическая и воздушные системы были перебиты. Делать попытку выпустить вторую стойку за счет инерции - путем выполнения бочки или резкого вывода из пикирования - считал слишком рискованным: сильно поврежденный фюзеляж мог переломиться. Решил сажать самолет на одно колесо, но вдруг увидел красную ракету - сигнал, запрещающий посадку. Оказывается, нога, которая вышла, была повреждена. С земли заметили болтающиеся куски покрышки и камеры. Но я-то не видел этого и пошел на второй заход.
В это время заметил на аэродроме какую-то суету возле По-2. Вскоре самолет взлетел, набрал одинаковую со мной высоту и стал покачивать крыльями. Я подумал, что он зачем-то подзывает меня к себе. Развернулся и пошел на сближение. Обгоняя его, вдруг увидел на фюзеляже написанные мелом слова: "Посадку запрещаю, воспользуйтесь парашютом".
"Вот так ситуация, - подумал я. - А вдруг у меня перебиты ноги? Ведь в сапогах полно крови..." Тут же мелькнула более тревожная мысль: "А что с моими боевыми друзьями? Живы ли? Поскорее бы узнать".
Принимаю твердое решение сажать машину на одну стойку шасси. Опыт в этом у меня уже был: в 1941 году благополучно приземлил самолет И-16, в 1942 году - МиГ-3. Так почему же не посадить Ла-5? Рискованно? Да, риск есть. Ведь надо приземлить машину с большим креном в сторону выпущенной стойки шасси. При этом самолет под действием аэродинамических сил непременно начнет разворачиваться в сторону опускающейся плоскости и на пробеге может разбиться.
Как не допустить катастрофы? Чтобы самолет перед началом приземления не разворачивало, надо парировать этот разворот в сторону опущенной плоскости послать вперед соответствующую педаль. А когда машина коснется одним крылом земли, следует поставить обе педали нейтрально. Самолет сначала быстро покатится по земле, затем скорость погаснет и аэродинамическая сила затухнет; он накренится в сторону убранной стойки шасси, коснется консолью земли и, описав дугу в девяносто - сто восемьдесят градусов, остановится. В общем, если хорошо знаешь теорию посадки самолета на одну ногу, то страшного в этом ничего нет.
Еще раз продумав все до мелочей и потуже затянув ремни, захожу на посадку. Снова вижу разрывы красных ракет, но я больше не обращаю на них внимания. Главное сейчас - точный расчет. Самолет подвел к земле с креном в сторону выпущенной ноги, выключил двигатель, аккумулятор и перекрыл подачу топлива. "Лавочкин" коснулся земли голым барабаном колеса и покатился по зеленому ковру аэродрома.
Все кончилось бы хорошо, если бы не яма, оказавшаяся на пути. Она хотя была и засыпана, но утрамбована плохо и намокла после дождя. Самолет сильно рвануло вправо, и он скапотировал. Я повис на ремнях вниз головой.
"Ничего, - думаю, - мне все-таки повезло. И врага обманул в бою, и сел сравнительно благополучно. Ведь в жизни всякое бывает. Вот и теперь самолет мог вспыхнуть, и я бы испекся, как картошка..."
Слышу приближающийся гул автомашины. Знаю, это подъезжает санитарная.
- Ты жив, Иван? - тревожно спрашивает подполковник Кибаль.
- Жив! - отвечаю. - Ноги маленько поцарапало.
- Ну это ничего! - обрадовался замполит. - К свадьбе заживут... Потерпи немного, вот уже подъезжает народ на автостартере, поднимем самолет и высвободим тебя.
Подъехал автостартер. Техники, механики, мотористы прыгали прямо через борт.
- Вы встаньте слева, а вы справа. - Это инженер полка Кириллов расставлял людей у хвостовой части и по бокам фюзеляжа. - Подготовиться! Внимание! Взяли!
Хвост подняли примерно на метр. Этого было достаточно, чтобы добраться до меня.
- Двум техникам слева и двум справа поддерживать летчика за плечи, чтобы он не ударился головой о землю, - снова послышался властный голос инженера. - А ты, Иван, расстегивай ремни. Спать в постели будешь, подбодрил он меня.
Я расстегнул ремни, и техники осторожно опустили меня на землю. Я выполз из-под фюзеляжа и встал на ноги. Все вокруг обрадованно заулыбались.
- Стоит! Честное пионерское, на обеих ногах стоит! - воскликнул Кибаль и по-отечески расцеловал меня. - Силен богатырь!
Со всех сторон послышались поздравления. Смотрю, бегут мои ведомые Демидов, Ткачев, Чечулин.
- Живы, товарищ командир?! - почти разом закричали они. - Ну и хорошо, ну и все в порядке...
Санитарная машина доставила меня на медпункт. Раны на ногах и руках оказались небольшими. Их обработали, забинтовали, но сапоги обуть я уже не смог и возвратился в эскадрилью в тапочках. После обеда все летчики собрались для разбора нашего вылета. Необходимо было дать правильную оценку этому бою, чтобы не было кривотолков, особенно среди новичков. Ведь они могли подумать, что если противник так разделывается с нашими опытными летчиками во главе с командиром, то как же тогда им воевать...
Первым отчитался Ткачев. Как всегда, он говорил спокойно и чуть нараспев:
- "Фоккерам", конечно, удалось атаковать нас внезапно, ну и что же? Мы живы, здоровы. Командира маленько царапнуло, так ведь это война... Главное противнику не удалось расчленить нас с Чечулиным, а мы затянули его на нашу территорию... Тут и зенитки помогли. Я много раз вызывал вас, товарищ командир, по радио, Чечулин тоже звал, но...