Через пять минут появляется перекресток. Точно! Гусь-Хрустальный.
Штурман тоже определил наше местонахождение. Это видно по его сокрушенным вздохам:
— Ах, черт возьми! Надо же так!
Спрашиваю:
— Что там у тебя?
Отвечает не очень-то весело:
— Понимаешь, под нами-то Гусь-Хрустальный! Вон куда занесло!
Через десять минут мы приземляемся на запасном аэродроме.
Здесь уже десятка полтора самолетов нашего полка. Подруливаем, выключаем моторы. Все спят, и нас никто не встречает. И не надо. Нам чертовски радостно и так.
Мы проболтались в воздухе девять с половиной часов. В мирное время нам с Евсеевым преподнесли бы по лавровому венку с лентой, потому что мы побили мировой рекорд по дальности полета на данном классе самолетов. Но, разумеется, из-за вполне понятной скромности мы ни перед кем не стали хвастаться своими достижениями. Мы обсудили их тихо, с глазу на глаз.
— Что же все-таки с нами произошло? — спросил я. — Как это мы так с тобой?
Евсеев почесал макушку.
— Не говори! Вспоминать тошно. Вот, смотри. — Он развернул карту. — Возвращаясь от цели, мы из-за сильного попутного ветра промахнули точку разворота и вышли на эту вот узловую станцию, которую бомбили немцы. Нас приняли за фашистов и обстреляли. Мы, подумав, что это линия фронта, снова ушли в облака и вышли во-от сюда, аж за Пензу… Там мы увидели трофейные «юнкерсы» и…
Я закрыл карту.
— Ладно, Коля, не продолжай. Все ясно. Мы с тобой… плохо думали.
— И то верно, — согласился штурман. — Особенно я.
Хороший мужик этот Евсеев!
А мировой рекорд по дальности полета был все-таки нами побит!
ОНИ НЕ ПРОЙДУТ! МЫ ПРОЙДЕМ!
Мы опять лежим под крылом самолета все на том же полевом аэродроме, и трава по-прежнему высокая и густая, но теперь она звенит сухим осенним звоном. На лугу все те же кони с мочальными хвостами, все те же копны сена. Ни дать ни взять колхозное поле с сенокосными угодьями.
Все правильно, все по уставу, но деревянных коней я убрал бы. Именно они своей неподвижностью и могут привлечь внимание летчиков-разведчиков. А немцы нас ищут. Они обескуражены. Такая дерзость — бомбить Берлин как раз в то время, когда министр пропаганды Геббельс раззвонил по всему свету, что у русских почти нет самолетов, бомб не хватает, летчиков нет, бензина нет! Русские задыхаются, русским конец. Арийцы, держитесь! Еще немного. Еще совсем-совсем немного! Уже победа близка. Хайль!
А самолеты летят, летят, как из прорвы. Сыплются бомбы. Сотнями тонн рвутся в глубоком немецком тылу — в Восточной Пруссии, в Центральной Германии! И советский радиодиктор Юрий Левитан, которого Гитлер посулил повесить, как только немецкий сапог ступит в Москву, торжественно вещает всему миру: «Большая группа наших самолетов бомбардировала военно-промышленные объекты Берлина, Кенигсберга, Данцига, Штеттина…»
Мы, летчики, все, кто в данный момент находился в части, собирались возле репродуктора и слушали в строгом молчании. Да, это о нас, о нашей работе, о наших делах. Мы понимали: сейчас это сообщение Совинформбюро слушает вся страна. Слушают женщины-работницы, недавние домохозяйки, с потемневшими от металла пальцами и почти такими же от недоедания и недосыпания лицами, заменившие у станков мужей, готовящие оружие и боеприпасы для фронта. Колхозницы, одни в обезлюдевших деревнях кормящие армию и город, сами впрягающиеся в плуги, чтобы пахать землю, потому что лошадей почти не стало. Они слушали эту сводку, и на душе у них становилось легче: значит, не только фашисты бомбят нас, но и наши тоже дают… И пехотинцам, артиллеристам, саперам — всем родам наземных войск, испытавших на себе удары «юнкерсов» и «мессершмиттов», им тоже становилось веселее, и крепла вера в нашу конечную победу. Да и у самих летчиков АДД — авиации дальнего действия — распрямлялись плечи: нет, ничто не проходит бесследно, и наши жертвы тоже. Пусть не спят по ночам и трясутся от страха немецкие бюргеры. Пусть их гансы и фрицы на передовой получают из дома тревожные вести. Пусть! Мы будем еще сильнее бомбить их заводы, мосты, железнодорожные эшелоны, сеять панику в их тылу. Мы знали: бомбовые налеты нашей авиации в глубокие тылы противника производили на врагов подавляющее впечатление. Авиации у русских нет, а бомбы сыплются — и с бомбами листовки.
«И откуда они летают? — гадали фашисты. — Из-под Москвы — далеко, не хватит горючего. Может быть, из какой-нибудь нейтральной страны?»