— Подходим к Ельне!..
И только произнес, как у нас перед самым носом, ослепительно сверкнув, с громким треском разорвался снаряд.
П-пах!..
Штурман полетел кубарем. Вскочил и принялся царапать пальцами шпангоут левого борта.
П-пах!..
Второй снаряд. Я догадался: бьют прицельно, по освещенному носу машины. А штурман царапает стенку.
— Евсеев, ты что?! Выключай свет, к чертовой матери!..
П-пах!..
Третий снаряд…
— У-у-у!.. — подвывает штурман. — Где выключатель?!
— Да справа же!
Опомнился. Кинулся к правому борту, пошарил руками, выключил… Наконец-то! Вот тебе и Ельня!..
Я сделал отворот.
— Голова ты голова! Да разве можно ходить через узловые станции, да с зажженным фонарем?!
Летим дальше, под Смоленск, бомбить фашистские склады с боеприпасами. Чувства у нас самые растрепанные. Никак в себя прийти не можем после Ельни.
Цель видна далеко, по вспышкам рвущихся бомб, по синим лучам
прожекторов. Подходим. Смотрим во все глаза… Иногда там, на земле, что-то взрывалось, и тогда блекли прожектора, и взбудораженные облака светились мрачным грязновато-бордовым светом. И нам делались видны повисшие в воздухе самолеты и рябь дымков от только что разорвавшихся зенитных снарядов. И снова обшаривают ночь прожектора, и снова густо сверкают звездочки разрывов зенитного огня. А на земле, падая расплавленными каплями металла, вспыхивают, перекрывая друг друга, длинные серии бомб. Воздух стонал и дрожал, осыпь осколков врезалась в самолет. И он вздрагивал, словно от боли, подпрыгивал, качался, и мимо проносились тени.
Влетаем прямо в ад. Штурман склоняется к окуляру прицела.
— Чуть-чуть левей!.. Еще! Так, хорошо!..
Я не дышу, выдерживаю курс. Штурман прицеливается. Он должен положить бомбы как надо.
Луч прожектора ударил по глазам. Проскочил, остановился, стал шарить и… справа, чуть выше нас, совсем рядом, наткнулся на другой самолет. А мы его не видели! Мы могли бы столкнуться над целью или, оказавшись под ним, попасть под его бомбы! И тотчас же склонились сюда другие лучи, взяли в пучок. И открылась такая канонада!..
Наконец штурман говорит спокойно, будто мы с ним сидим возле штаба на скамейке:
— Подверни чуток направо! Так, хорошо. Бросаю!
И я почувствовал сладковатый запах взрывающихся пироксилиновых патронов и ощутил толчки — отрывались бомбы. Одна за другой. Тринадцать штук. Как долго… Все!..
Резко разворачиваюсь влево, круто пикирую, ухожу подальше. Ох-х!..
В столовой нам подносят законные сто граммов. И я вдруг вспоминаю давнюю сцену в аэропорту, когда из-за глупого лихачества единым духом выпил почти пол-литра водки. Мне было тогда плохо, ужасно плохо. Долго после того от одного только вида водки меня всего трясло и мутило…
Поморщившись, я отодвинул стакан к штурману:
— Пей, я не буду.
— Ну, что ты! Надо же. Иначе не уснешь.
— Нет, нет, не могу. Мне противно. Пей.
Перед самыми глазами все еще мелькают взрывы, прожектора, жуткие тени на встречном курсе…
Еле волоча от усталости ноги, идем в общежитие. Уже светло. Плывут по небу облачка, чуть позолоченные по краям. Шелестят листвой березки. День, а мы должны спать. Не могу! Не хочу! Все во мне противится, протестует. Однако иду. Раздеваюсь. Ложусь.
Ворочаюсь. Не сплю. А ребята храпят вовсю. Завидую им.
Подходит время — пора вставать. Встаем. Одеваемся. Вялые, измятые. Обедаем. Идем в штаб. Получаем задание. Едем к самолетам, взлетаем в ночь. Влетаем в ад… И снова и снова…
Вот мы опять только что пришли с боевого задания. Не то завтракаем, не то ужинаем. По времени — завтракаем: на дворе утро, по положению — ужинаем: сейчас мы отправимся спать.
Я не сплю третьи сутки. Сижу за столом, в голове звон: тинь-тинь-тинь!.. Но сознание ясное. Усталости нет. Возбуждение.
Откуда-то из-за сизого тумана выходит командир полка Щербаков. Наклоняется ко мне. Я вижу его добрые лучистые глаза.
Шепчет потихоньку:
— Ты что как головешка? Похудел, почернел. Не спишь, что ли?
— Не сплю, товарищ командир.
— А ты сто граммов!
— Не могу, товарищ командир. Не идет.
В глазах командира полка искреннее удивление.
— Вот те на! Как же это?
Молчание. Командир в недоумении: чтобы летчик, да не пил!
— Ну, а что-нибудь пьешь? Вино, например?
— Вина бы выпил.
Командир уходит. И вскоре передо мной на столе возникает бутылка портвейна «777». Ого!
Официантка смотрит на меня как на чудо. Ставит стакан. Наливает.
Вино холодное, ласковое, пахнет морем и свежестью гор. Я выпиваю всю бутылку. Стакан за стаканом. Потом сплю. День и ночь. Меня не будили. Командир не велел.