Где-то действительно блеял козленок, кудахтала курица, устраивали свару воробьи, шуршала листва за окном. Я слушал, слушал, не открывая глаз. Какое-то волшебство. До чего ж хорошо!
Но затрещал телефон, и все волшебство пропало. Война. Война. Зенитки. Истребители. Прожектора… Я вскочил с постели, схватил трубку. Я еще не привык к этому атрибуту и не привык к должности командира эскадрильи. Я — летчик, это прежде всего. И наверное, летчик не плохой. Я знаю, что не плохой, но хочу быть еще лучше. Хочу, чтобы меня узнавали по почерку, по боевым делам, а не по телефону и не по важному виду. К черту важный вид! Даешь боевой задор и летное мастерство! Все остальное приложится. Однако телефон — это все-таки штука…
Звонили из штаба полка:
— Вас вызывают в дивизию. Срочно. Высылаю машину…
— Есть!
С почтением опускаю трубку, а сердце у меня: ёк-ёк! За лаконичностью слов я уловил что-то важное, большое.
Еду с удовольствием. Командир дивизии — наш бывший командир полка Щербаков. Я люблю этого человека, его добрую улыбку, добрые с лукавинкой глаза.
Командир встречает меня приветливо. Поднимается из-за стола, высокий-высокий. Выходит навстречу, смотрит внимательно, с высоты своего роста и нового положения. Протягивает руку: "Здравствуй. Садись". И ласково трогает меня за плечо. Он чем-то смущен. Явно смущен. Я это вижу. И готов пойти ему на помощь. Готов сделать для него все возможное и невозможное.
— Гм. Да… — говорит он, садясь за стол, и обеими руками крепко потирает себе лицо.
Он хочет что-то сказать и не решается. Соображаю — что? Догадываюсь: задание. Ответственное и, очевидно, опасное. Если он не решается, мнется, значит, опасное. Волнение командира передается мне. Говорю почти шепотом:
— Товарищ командир, я готов на выполнение любого задания.
Он бросает на меня быстрый взгляд.
— Спасибо. Я это знал. — Чуть-чуть улыбнулся. — Словом, ты угадал — задание.
Потянувшись рукой, он, не глядя, взял стоявшую в углу свернутую в рулон карту, развернул ее на столе и прижал углы тяжелым пресс-папье и пепельницей.
— Полетите вот сюда… под Варшаву.
Я удивленно откинулся в кресле.
— Под Варшаву?! Товарищ командир, так нам же не хватит ночного времени!
Щербаков вздохнул, постучал пальцами по столу.
— Вот то-то и оно, что не хватит. Об этом и речь.
Так вот оно что! В груди у меня холодок, азартное волнение. Мелькнула мысль: "Задание Верховного Главнокомандования?"
— А-а… это что — важно?
— Очень. Сказано: "Даже ценой экипажа!" Вот как.
Молчание. Я взвешиваю обстановку. Мысли идут стройной чередой: "Ценой экипажа? Ерунда! Как-нибудь это дело обмозгуем. Важно долететь туда, это ясно. Ну и… конечно, важно вернуться обратно. Но это уж мое дело". Я уже увлечен заданием.
— А что мы там должны проделать?
— Сбросить на парашютах четыре человека и груз.
Четыре человека! Я уже догадываюсь, что это за "человеки". Разведчики! И конечно, большие, раз задание "сверху". Я уже не могу сидеть спокойно. Вскакиваю с кресла, вытягиваюсь по стойке "смирно".
— Товарищ командир, я готов!
Щербаков вздыхает, убирает карту со стола, долго-долго скручивает ее в рулон. Я вижу, он хочет что-то спросить. Жду. Наконец он решается. Поднимает голову и смотрит на меня с интересом.
— Ты вообще-то, между нами говоря, понимаешь, что это значит — нехватка ночного времени?
— Понимаю, товарищ командир. На обратном пути, где-то возле линии фронта, нас, возможно, собьют истребители.
— Ну, и на что ты надеешься?
Я пожал плечами.
— На случай. И на обстановку. Сейчас трудно сказать. Там видно будет.
Командир опустил глаза. Нет, он не такого хотел от меня ответа, я это видел отлично. И я уже знаю, о чем он хотел бы еще спросить. Он хочет знать; почему я с такой готовностью соглашаюсь на этот полет?
Откровенно говоря, я и сам не знал точно — почему. Просто хотелось, и все. Нельзя, конечно, принижать достоинства врага, но не нужно их и преувеличивать. Мы ведь тоже не лыком шиты. Ну, а основную роль играл, наверное, фактор доверия. Задание "сверху", да еще персональное — это, это… Недаром же мы говорим: "Служу Советскому Союзу!" Вот ему-то я и должен послужить.
— Ну ладно, — сказал командир. — Раз так — прощаться не будем. Действуй, выполняй и… возвращайся. — Он поднялся, поставил в угол свернутую карту и протянул мне руку. — Иди. У тебя теперь эскадрилья, выбирай любой самолет. Вылет отсюда, с нашего аэродрома. Все!
"Любой самолет. Любой самолет, — думал я, трясясь на сиденье "эмки". — Какой же мне взять самолет? Ну, разумеется, свою "четверку". Какой же еще?"