Ко мне подбежал, запыхавшись, молоденький веснушчатый сержант с васильковыми глазами. Остановился, взял под козырек.
— Вам записка, товарищ гвардии капитан!
Я взял свернутую в несколько раз, влажную от пота бумажку, развернул ее и, не веря своим глазам, прочитал:
"Ваш полет сегодня откладывается из-за метеоусловий. Летите домой и отдыхайте".
Я был готов расцеловать сержанта.
— Спасибо, дорогой! — И, не сдерживая радости, крикнул: — Отставить занимать места! Разгружать самолет! Вылет не состоится!
И тут со мной произошла метаморфоза. Мне никак не хотелось лететь сегодня, а сейчас… Отдыхать?! Как бы не так! Нет, мы сегодня слетаем! Обязательно слетаем. Нужно доказать командиру и самому себе, что мои предчувствия верны!
— Быстро разгружать самолет! — заорал я. — Быстро! Мы должны слетать на боевое задание!
Евсеев удивленно вытаращил на меня глаза, но ничего не сказал. Пассажиры пожали плечами, и по их лицам можно было видеть, что они недовольны. И я их понял: мобилизовать себя на подвиг, на который они шли, стоило больших трудов. И вот — досадный перерыв, расслабление, может быть бессонная ночь в ожидании.
Но… ведь они же не знают, что этот ясноглазый паренек принес сейчас для них счастливый билет, на котором написано: "Жизнь".
Ладно, каждому свое! Радость меня не покидала. Я уже знал: опасность нас миновала. Я даже знал приблизительно, как и где это произойдет. Это будет над целью или после бомбежки. У меня будет хорошая высота, которая позволит дойти до аэродрома на одном моторе. Я ощущал себя окрыленным, заряженным.
Седоволосый, вдруг повеселев, подошел ко мне, дернул носом.
— А вы знаете, я так скверно себя чувствовал. Почему-то не хотелось лететь сегодня. Завтра — пожалуйста, а сегодня — нет! — Он приложил руку к груди. — Вот тут что-то ныло, так нехорошо.
Я вытаращил на него глаза.
— И вы? И вы тоже?! Но откуда вы знаете, что я не хотел лететь?
Седоволосый пожал плечами.
— Не знаю. Я ощущал опасность. Вы — тоже. Это видно было.
На нашем аэродроме было пусто. Полк улетел на задание. Мы сели. Самолет еще не закончил пробег, а я, открыв фонарь, приподнялся на сиденье и, надрывая связки, закричал:
— Бо-ом-бы-ы-ы!
Меня поняли сразу. В эскадрилье забегали, засуетились. Откуда ни возьмись, появились бомбы, лебедка для подвешивания. Вооружейники работали как маги. Минута, другая, третья…
— Все, готово!
— Молодцы, спасибо. От винто-ов!
И вот мы отбомбились, отошли от цели, взяли курс домой. Я весь в напряжении: ну когда же, когда?!
Придирчиво вслушиваюсь в работу двигателей: может уже есть какие симптомы? Нет. Моторы поют, урчат: "Ровно-ровно-ровно-ровно!" Ничего похожего!
Я обескуражен: неужели обманулся?
Под нами линия фронта. Надо снижаться. Идти над своей территорией на такой высоте рискованно: свои могут обстрелять из зениток. И снижаться боязно. Ну, когда же, когда?
И тут сдал мотор. Левый. Хорошо сдал, красиво: с искрами, с дымом, Я даже подпрыгнул от радости. Вот оно! Что я говорил?!
Быстро принимаю меры к ликвидации возможного пожара.
— Заяц! Свяжись с КП, передай: "Отказал левый мотор. Идем на одном. Приготовьте посадку".
Я счастлив. Мои предчувствия оправдались, и совесть моя чиста. Ах, какой же опасности мы избежали! И это все Щербаков. Был бы на его месте сухарь, флегматик, хлебать бы нам горе полными ложками…
Наутро наш самолет был опять набит до отказа. Но это уже другой самолет — новый. Мимоходом в штабе мы встретились с Щербаковым. Командир сделал движение, будто хотел обнять меня. У меня был такой же порыв, но кругом люди. Мы только переглянулись и поняли друг друга без слов. Слегка коснувшись пальцем моей груди, он спросил:
— Ну, как, а сегодня тут в порядке?
О, сегодня тут было в порядке! Я засмеялся:
— Еще бы!
— Ну и ладно! Сегодня по маршруту опять гроза. Но сейчас это уже хорошо. Мы выпустим тебя пораньше, чтобы ты мог вернуться домой затемно. Понял? — И прошел.
Я смотрел ему вслед, не веря своим ушам. Да при такой ситуации полет этот будет увеселительной прогулкой! Вернуться затемно, подумать только!
Мои пассажиры, уже одетые во всю свою амуницию, лежали поодаль, курили. Только девушка была в стороне, и возле нее увивался Заяц.
Я подошел и лег возле старшего группы. Это был лет сорока, коренастый, с артистической внешностью мужчина. Крупная голова его с рыжеватыми волосами была разделена безукоризненным пробором. Нос с горбинкой. Густые нависшие брови. Голубые глаза смотрели важно и надменно. На среднем пальце левой руки красовался перстень с крупным бриллиантом. Он лежал на животе, закинув ногу на ногу, и, подперев обеими руками массивный подбородок, курил, задумчиво пуская вверх кольца синеватого дыма.