— Припять! — говорит Евсеев. — Через двенадцать минут будет Пинск. Обойдем?
— Справа сзади, на нашей высоте вижу самолет! — докладывает Заяц.
Впереди на земле медленно зажегся свет. Ясно — посадочный прожектор.
— Аэродром! — говорит штурман. — По кругу ходят самолеты!
— Эх, бомбочки бы сюда! — вздыхает Заяц.
— Хорошо бы! — соглашаюсь я.
Меня душит бессильная злоба. Г-гады! На нашей земле!..
Оборачиваюсь назад. Самолет, очевидно "Ю-88", идет с зажженными огнями. Если убавить скорость и дать ему возможность пройти над нами, можно отлично вспороть фашисту брюхо кинжальным огнем наших пулеметов.
Соблазн велик. Рука сама тянется к секторам газа. Обороты убавлены, скорость снижается. Глядя назад, поджимаю ножным управлением свою машину под фашистский бомбардировщик. Он нагоняет нас. Ближе, ближе! Ярко горят на крыльях огни. Вот он уже рядом, почти над нами. Мне уже видны его синеватые выхлопы моторов.
Заяц сказал нетерпеливым шепотом:
— Ого!.. Товарищ командир, команда будет?..
Евсеев метнулся с кресла.
— Какая команда?! — заглянул в иллюминатор, увидел, понял.
— Ты… Ты что, с ума сошел? Забыл, кого везешь, какое задание выполняешь?! Да за это нас, знаешь…
Я скрипнул зубами и резким движением бросил машину вниз и в сторону. Евсеев был прав, конечно, но до чего же обидно!..
Пинск позади. Бежит луна по болотам. Тихо. Скучно. Борюсь со сном. Мы продвигаемся вперед долго и нудно. Мой палец почти застыл на карте; скорость его движения — один сантиметр за пять с половиной минут! А сколько у нас всего таких сантиметров! Пятьдесят пять! Или тысяча триста семьдесят километров в один конец…
Но время идет, пережевывая расстояние. Кобрин. Брест. Граница Польши. Я сбрасываю с себя дремоту. Наконец-то! Цель близка. Осталась самая малость — двести километров или сорок пять минут полета. Сорок пять! Это и мало и много. Мало, если тебе предстоит еще обратный путь. Много, если ты уже устал от монотонного гула моторов, от ночного бдения, от огненной боли в раковинах ушей, от многочасового сидения, от борьбы со сном. И я гоню, гоню от себя мысль, что нам еще лететь назад так же долго, так же трудно, так же утомительно.
Цель близка. Всего… восемь сантиметров. Я поджигаю себя мыслью, что мы идем хорошо, совершенно точно. Что мы вот-вот выйдем на речку, потом на озеро, потом на небольшой лесной массив. Там мы разыщем полянку, с четырех сторон которой нам замигают условным кодом огоньки карманных фонариков… От мысли, что мы можем и не натолкнуться на речку, проскочим озеро и лесную полянку, нехорошо замирает сердце. А вдруг?! А вдруг?!
Нет, никаких "вдруг" быть не должно!
— Хорошо идем, — говорит штурман. — Сейчас будет железная дорога, потом речка. Заяц! Буди пассажиров, пусть готовятся!
Дальше все пошло стремительно быстро. Вильнула речка, проскочило зеро. Лес!
Мы смотрим во все глаза. Полянка! Нет, не та. Еще полянка!.. Опять не та. А вот и та. Четыре огонька замигали. Наши! Наши! В глубоком вражеском тылу!
Снижаюсь. Делаю разворот. Намечаю ориентир для захода.
— Заяц, вы готовы?
— Готовы, товарищ командир. Парашютист у люка…
Идем бреющим. Низко-низко. Мимо проносятся макушки сосен.
— Внимание! — кричит штурман. — Приготовиться!.. — И у меня в кабине ярко вспыхивает красная лампочка.
— Готово!
Я скрениваю самолет и невольно восклицаю от изумления: факел уже горит!
Мне просто не верится. Да когда же он успел?
Последней прыгала девушка. Заяц тяжело задышал, будто это он склонился над черным проемом открытого люка, будто над его спиной повисла нога, обутая в унт…
Красная вспышка.
— О-О-О!.. — стонет Заяц. — Гото-о-во!
Четвертый факел опустился на землю и угас. Все! Я облегченно вздыхаю. Люди сброшены благополучно. Теперь тюки: девять заходов. Чувствую себя уставшим от нервной перегрузки. Сбрасывать ночью, с бреющего!.. Ничего, ничего, сам виноват — напросился.
Еще один за другим девять заходов. Мне слышно в наушниках, как кряхтит и ругается Заяц:
— Ч-черт!.. Тяжелый какой!.. Застрял…
Наконец-то все! Усилием воли стряхиваю с себя усталость. Ее нет. Ее не должно быть. Ведь нам еще предстоит обратный путь.
Возвращались мы розовым утром. Вставало солнце, переливалась бриллиантами росистая трава. Дремала Ока под туманным одеялом, а на хмурых опушках сосновых лесов блондинки-березки сушили свои косы.
К аэродрому подошли на бреющем полете. На старте стояла машина руководителя, и лениво, словно мухи, ползали люди. Один, коренастый, отошел в сторону и встал в позе Наполеона. Ишь ты! Надо его положить…