Нам была предоставлена возможность решать самим, как заходить, с какой стороны, только чтобы время было выдержано точно.
Мы с Евсеевым разложили на полу карты разных масштабов, посмотрели, поползали и выбрали: заходить будем с запада. Во-первых, удобно: местность там испещрена оврагами. По ним можно подкрасться поближе, выскочить, и, во-вторых, с запада прямо к цели подходит большак — хорошо наводящий ориентир, не собьешься, и, в-третьих, немцы получают медикаменты и продукты питания с воздуха, на парашютах; мы лелеяли надежду, что они могут принять нас за своих и не открыть огня, а мы их — бомбами!
Наконец все готово. Командир сам провожает нас на линейку. Мы молчим. Говорить больше не о чем да и не хочется.
Похрустывает под ногами снежок. Над головой ползут клочки облаков в несколько ярусов. Облака золотые от солнца. Кое-где проглядывают голубые лоскутки неба. Безветренно. Тихо. Только снег под ногами хруст-хруст… Все самолеты готовы к вылету. У каждого под брюхом полутонные бомбы.
Запускаем моторы. Выруливаем. Нас провожает взглядом весь полк. Командир сжал пальцы обеих рук, поднял их высоко над головой, потряс в прощальном приветствии. Я помахал ему рукой:
— Спаси-и-бо!..
На сердце у меня спокойно. Только в груди будто скручена тугая пружина.
Взлетаем. День. Непривычно светло и до чего же интересно! Облака с позолотой, клочки голубого неба. Под крылом заснеженные зимние поля, тут и там пересеченные дорогами. Бежит поезд. По черному асфальту ползет на запад вереница машин, крытых брезентами. Стоят сосны — темно-зеленые с белым. Красотища-то какая! Какая красотища!..
Мы держим курс на север. Высота — 400 метров. Погода пока терпимая. Разрозненные облака — выше нас, ниже нас. Видать землю, видать небо. Но скоро картина резко меняется: небо над нами становится чистым, зато землю покрывает пелена тумана. Снижаемся до бреющего. Мелькают макушки елей, лесные полянки, пробитые зверем тропки, печные трубы сожженных деревень… Губы привычно шепчут в адрес фашистов слова: "Гады! Гады проклятые!"
Ныряем под серые облака. Сразу становится темно и неуютно. Меняем курс на северо-запад. Облака все ниже, ниже. Иногда они совсем ложатся на землю, и мне становится не по себе: надо точно выдерживать курс и в то же время ни на секунду не упускать из глаз мелькающие елки, овражки, высотки. Трудно и смертельно опасно ходить в тумане бреющим полетом. Но облака, словно жалея нас, приподнимаются, образуя тонкую спасительную щель.
Штурману тоже трудно. Ориентиры внезапно появляются и тут же исчезают — проносятся мимо на бешеной скорости. Разбери попробуй: то ли это речка, занесенная снегом, то ли просто овражек.
Летим долго. У меня уже занемели руки от напряжения и в глазах, как от мелькающих досок забора, стоит сплошная рябь. Но вот — внимание! Штурман вскочил с кресла, упал на колени. Я уже знаю: сейчас должен быть контрольный ориентир: речка под названием Межа и отросток железной дороги. Если выйдем точно, хорошо. А если не выйдем… Я уже не могу себе представить, что будет, если не выйдем.
Сейчас, пока мы летим под туманом, наши авиационные полки по расчету времени прокладывают путь над облаками. Передовые их отряды придут в намеченное место точь-в-точь в ту самую минуту, когда мы должны появиться над головами врага.
Нет, мы не можем, не имеем никакого морального права не выйти на контрольный ориентир!
Летим три или пять долгих-долгих минут. Леса, перелески, полянки. Овраги, овраги и белый-белый, нетронутый снег. Сжимается сердце от страха: "Не вышли!.."
Но штурман поднимает руку:
— Внимание!.. Курс девяносто восемь!
Я склоняю крыло, и в то же время под нами мелькают крутые берега речки, остатки разбитого моста.
Вышли! Вышли!
Я облегченно вздыхаю. Сердце наполняется радостью. Я счастлив безмерно. Молодец! Молодец штурманяга!
А теперь прятаться в перелесках, в складках, в оврагах. Через восемь минут — цель.
Перед нами речка с крутыми высокими берегами. Ныряем к речке, скованной льдом. Берега выше нас. Хорошо! Звук наших моторов уходит вверх. Речка вильнула в сторону. Но по курсу! Выскочили: лес!
А затем — заснеженная балка, поросшая кустарником. Мчимся по самому дну.
— Здорово идем, — говорит Заяц. — Аж сзади снег столбом.
Снег столбом? Хорошо! Я с наслаждением вдыхаю морозный воздух.
Штурман стоит на коленях. Он недвижим. Он выразительно красив в эти минуты. Он как скульптура. Вся его поза — сплошное напряжение.
Щелчок в наушниках.
— Внимание! Сейчас выходим на дорогу.