Я была заложником собственного тела.
От осознания этого во мне вспыхнул гнев.
Моя рука, что была перед лицом, привлекавшая любопытный взгляд мамы, резко впилась в руль, выкрутила его вправо, к машинам в другом ряду.
К барьеру.
К краю моста.
И реке внизу.
Мама закричала, машина чуть не задела БМВ. Раздался ужасный скрежет, пахло жжеными шинами, кричала мама, я визжала в голове. Я сосредоточилась изо всех сил, я давила, пока не ощутила хлопок в груди, и вдруг ко мне вернулись ощущения, меня покалывали иголки.
Я отпустила руль и вжалась в сидение, мама за секунды до столкновения с барьером завладела машиной. Если бы мы ударились, мы бы упали вниз.
Другие машины проносились мимо нас, гудя, показывая пальцы, вопя ругательства, а мама медленно и осторожно нажала на газ. Она дрожала, только хватка на руле не давала ей вскочить с места. Мы ползли по мосту и, как только выдалась возможность, свернули с него.
Она вела себя как во сне, припарковала машину, выключила двигатель и повернулась ко мне. Она сняла солнцезащитные очки, и стало видно размазанную тушь и голубые глаза со слезами. Выражение ее лица было таким же незабываемым, как лицо отца, когда он снимал меня с крыши. Но здесь было что-то еще. Почти понимание, словно она узнала меня впервые и увидела, какой я монстр.
- Перри, - выдохнула она.
- Я же говорила, что мне плохо, - сказала я ей.
Я принялась неуправляемо хохотать, и так было всю дорогу домой.
Как только я ворвалась в дом, я поспешила к ванной на первом этаже, меня тошнило. Я склонилась над унитазом и выдавила из себя все, пока горло не заболело. Как оказалось, я обедала салатом. Теперь был понятен запах.
Когда я стала пустой и утомленной, я посмотрела на себя в зеркало. Сердце сжалось. Я выглядела другой. Нет, не так. Я выглядела так, словно была едва живой. Скулы выпирали на лице, круги под глазами стали больше. Губы были сухими, потрескались и кровоточили. Глаза выглядели как черные дыры. Шея была красной и в порезах, которые вели к груди. Смог бы доктор Фридман и это отнести к разбитому сердцу? Я выглядела так, словно меня нужно запереть где-то далеко, как призраков в психбольнице Риверсайд.
Я не могла больше на себя смотреть, от этого было плохо, а еды во мне уже не оставалось. Боль пронзила мои виски. Я выключила свет в ванной и вышла в коридор.
Мама с папой были на кухне, говорили друг с другом тихо и взволнованно. Угадайте с трех раз, о ком.
Я встала на пороге, они замолчали с виноватым видом.
Мама поманила меня ладонью.
- Садись, тыковка, - сказала она и налила мне стакан воды. Я не знала, как она могла и дальше так меня называть, если я пыталась ее убить.
Чайник закипел на плите, пронзительный свист заставил меня скривиться от боли, голова раскалывалась.
- Прости, - сказала она и быстро сняла его.
- Перри, я узнал, что случилось, - сказал отец. Он посмотрел на манжеты своей красной рубашки в белую полоску и начал разглаживать их. - Я не могу описать важность таблеток, которые тебе прописал доктор.
Мама натянуто улыбнулась и оставила рядом со стаканом воды пару желтых и розовых таблеток. Я мрачно посмотрела на них.
- Я не буду это принимать, - сказала я. Они не успели возразить, и я продолжила. - Доктор Фридман сказал, что я могу принимать свой выбор. Мне двадцать три. Вы не можете заставлять меня принимать лекарства.
- Еще нет, - сказал отец.
Я резко вскинула голову.
- Все хорошо, Перри, - вмешалась мама. - Ты права. Ты не должна принимать их. Просто… они тебе нужны. Тебе плохо. Доктор так сказал, и ты сама знаешь. В машине… я…
Ощутив волну стыда, я посмотрела на свои ладони. Из царапин сочилась прозрачная жидкость. Это меня не тревожило. Я становилась кем-то другим, и я ничего не могла с этим поделать. Таблетки не помогали, я только сдалась бы. Если мне суждено уйти, то я хотела бы сделать это, борясь всеми силами.
- Если ты не переживаешь за нас, подумай о сестре. Или о себе. Ты не можешь так себя ненавидеть.
Я упрямо выпятила подбородок и посмотрела в ее глаза.
- Я не ненавижу себя. Я ненавижу то, чем становлюсь.
- Становишься? - сказала мама с тенью иронии в голосе. - Тыковка, ты всегда была такой.
Она пожала плечами с фальшивой беспечностью и принесла мне чашку ройбоша.
- Это твой выбор. Выпей чаю. Я добавила мед. Тебе нужно что-то сладкое.
Горло горело после тошноты, и голова слегка кружилась. Я обхватила ладонями чашку и медленно пила. Было удивительно сладко, она переборщила с медом.
Папа сел на стул рядом со мной и опустил волосатую ладонь на мою руку.
- Ты не одна, понимаешь, милая? - сказал он. Нежность в его голосе бывала редко, и от этого мне захотелось плакать. Но я кивнула, глотала горячий чай, чтобы подавить эмоции. Я устала терять и боялась отпускать.
И я очень устала. Вдруг невыносимо устала.
Голова закружилась сильнее, и я отодвинула от себя чай.
- Ого, - с трудом выдавила я.
Я посмотрела на родителей. Комната кружилась за ними, но они оставались неподвижными, пристально следили за мной. Мне было сложно сосредоточить взгляд.
- Я…
- Перри, тебе нужно в постель, - быстро сказала мама. Она подбежала ко мне и потянула за руку, пытаясь поднять меня со стула. Я неловко встала на ноги, и она тут же повела меня к лестнице.
Ноги словно налились свинцом. Что происходит?
- Мам? - спросила я, но получилось неразборчиво.
Вдруг папа оказался рядом и схватился за мою вторую руку.
- Идем, Перри, в кроватку.
Я пыталась сказать, что еще только три часа дня, но рот не шевелился. Я могла лишь бормотать.
Они отвели меня в мою комнату, и я упала на кровать, перестав ощущать ноги.
- Это для твоего блага, - сказала мама, накрывая меня одеялами и подтыкая их.
- Что… что происходит? Почему я… - чувствую себя странно. Но я не могла закончить. Комната все кружилась. Папа вошел с чаем, который я пила, и поставил на стол.
Я смотрела туда тяжелыми глазами и поняла две вещи.
Я вспомнила пребывание в Рэд Фоксе, когда Сара опоила меня чаем.
Мне скормили лекарства. Потому родители не настаивали на этом. Лекарства были в чае, и я все выпила. Они знали, что я буду упряма и начну возражать. Они обманули меня. Я уже не могла доверять даже родителям.
- Вы, - начала я, но рот закрылся. И глаза тоже. Издалека я услышала шепот мамы:
- Прости.
Другой голос пробился, пока мир рушился подо мной. Это были слова Жуткой клоунессы: «Не дай ей обмануть тебя. Она обманула меня».
Я спала и спала. Мне снилось, что я парю над комнатой, спина прижималась к потолку, и я смотрела, как я сплю, а из-под кровати торчали длинные паучьи лапы. Мне снилось, что я снова в лесу, обнаженная, с кровью, окруженная светлячками. Мне снилось, что я падаю с крыши. И пока я падала, несколько демонов опускалось за мной с неба. Но они не ловили меня, а пронзили раскаленными лезвиями на концах крыльев, схватили меня за руку и ногу и порвали тело пополам.
Гудение вырвало меня из беспокойного сна. Бок вибрировал. Я застонала и полезла под одеяла. Я все еще была в одежде, в которой была раньше, даже в обуви. Телефон вибрировал в кармане куртки. Я выудила его толстыми негнущимися пальцами и поднесла к голове, приподняв ее, чтобы увидеть экран, от этого заболели плечи и шея.
Комната была темной, снаружи стояла безлунная ночь, свет лился только из коридора, из щели под дверью. Часы на телефоне показывали 22:42, и я пропустила звонок Максимуса.
Я закрыла глаза, прижалась к подушке и сжала телефон на груди. Максимус мог проверять меня. От этого лучше не стало. Все вокруг так себя вели, что я подозревала, что и он такой же. Я знала, что он переживал за меня - так ведь? - и он знал о сверхъестественном, но… я не хотела больше ему доверять. Может, это было глупо. Может, темные силы во мне заставляли сомневаться в нем. Но я не могла иначе. У меня не было сил двигаться, было больно думать. Мне нужна была помощь, но никто мне не помогал. Родители мне точно не помогали. И не помогут. И я не могла помочь себе.