— О, — потрясенно и тихо сказал папа. Он перекрестился.
Мама сглотнула, глядя на мои ноги так пристально, словно пыталась прочитать их. Она пыталась прочитать.
Ада коснулась ладонью моего плеча. Я неловко развернулась и посмотрела на свои ноги сзади.
Темные буквы складывались в слова «твоя вина» на мясистой части моей правой икры.
Мама смотрела и не приближалась.
— Я принесу бинты, — шепнул ей отец. Он сжал ее плечо.
Я не понимала, почему никто не успокаивает меня?
Наконец, мама сказала:
— Перри… — но не смогла закончить. Я знала по тону, что она скажет.
Я посмотрела на Аду. Она не помогла мне, увидев Жуткую клоунессу. Я не успела отругать ее за это. Я молила ее глазами рассказать правду. Она вскинула голову и посмотрела на маму.
— Мам, — сказала она, дрожа. Страх и адреналин звучали в ее голосе. — Это не вина Перри. Она этого не делала.
— Тогда кто? — спросила она. Мама тряхнула головой и губами произнесла слова, которые я не расслышала. Кто теперь псих? Мама говорила с собой у нас на глазах.
Я не хотела ничего говорить. Я не знала. Я дала говорить Аде.
— Мам. Я спала, и Перри вбежала в комнату. Дверь открыло… что-то… — она замолчала и посмотрела на ковер, ни на чем не сосредотачиваясь, и глубоко вдохнула. — Что-то схватило ее сзади. За ноги. И потащило ее сюда. Пыталось затащить под кровать.
Мы выжидающе смотрели на маму. Ее брови поднялись и застыли от потрясения. А потом она улыбнулась. Неприятно.
— Я не могу это слушать, — сказала она. Она развернулась и вышла в коридор. Я слышала, как она прошла папу в коридоре и прошипела ему. — О, теперь и Ада туда же. Это передается в семье.
Что передается? Призраки? Безумие? Мы с Адой с вопросом переглянулись, вошел папа. Он вздохнул и опустился на пол рядом с нами. Он поставил аптечку первой помощи и бутылку воды, вытер мои ноги мокрым полотенцем, а потом нанес на слова мазь, которая обычно щипала, но я ничего не ощущала. Кровь смылась, но слова было видно. Жутко. Твоя вина.
Моя? Что я сделала? Я посмотрела на Аду и отца. Судя по их хмурым лицам, они тоже об этом думали.
Я начала побаиваться, что сама написала эти слова. У меня был швейцарский армейский нож в выдвижном ящике у кровати. А еще иглы и булавки. Чем это отличается от порезов в старшей школе? Тогда я хоть помнила, как намеренно ранила себя.
— Крови было много, — вяло сказала я.
Он кивнул, его губы побелели, он сжал их в строгую линию.
— Порезы были глубокими.
— Нужны швы? — спросила я.
Он замер и посмотрел на меня, словно было глупо думать о швах в такой момент. Может, он был прав.
— Нет, ты будешь в порядке.
Он закончил бинтовать мою ногу, а потом коснулся краев джинсов.
— Что произошло?
Я посмотрела ему в глаза.
— Их съел монстр.
Он взглянул на Аду, а потом на меня.
— Это не смешно, Перри.
Он встал со стоном.
— Нет, — выдавила я. — Не смешно, да?
Он посмотрел на меня со странным выражением. Словно пытался решить, насколько я серьезна. Может, он хотел мне поверить.
Но он этого не сказал. Он прошел к двери и, закрывая ее, сказал:
— Ада, присматривай за своей сестрой.
— Пытаюсь, — тихо сказала она, обращаясь ко мне.
— Мне очень жаль, — я повернулась к ней, не зная, что делать с ногами.
— Это не твоя вина, — сказала она.
— Моя нога так не считает.
Я думала, она рассмеется, но вместо этого она заскулила и вытерла нос.
— Перри, мне страшно. Очень-очень страшно.
Я придвинулась к ней, чтобы наши плечи соприкасались.
— Мне тоже.
— Ты видела эту штуку?
— Нет, — поежилась я. — Но я видела другое. Страшное.
Мы молчали какое-то время, глядя на кровать.
Глубоко вдохнув, Ада сказала:
— Мне жаль, что я ничего не сказала про женщину в коридоре. Про Жуткую клоунессу.
Я уже не злилась за это. Я понимала. Кто-то здесь должен был сохранять разум, и это была не я. Не после этого.
— Знаешь, — тихо сказала она. — Она мне кое-что сказала. В коридоре. Я слышала это в голове, — она звучала потрясенно. Удивительно, как я привыкла видеть Пиппу, она порой даже не казалась сверхъестественной.
— Что она сказала?
— Что мы должны остановить их.
— Мы должны остановить их? Кто мы? И кто они?
— Понятия не имею. Но мне показалось, что я ее знала.
Мои губы дрогнули. Где-то в голове хотели встать на места шестеренки, чтобы работать, пока я не пойму все. Но я слишком устала. Я одновременно зевала и дрожала.