Старейшая подняла брови и спросила:
— И ты была счастлива?
Хуана побагровела.
— Приличная женщина не отвечает на такой вопроси не задает его! Приличная женщина выполняет свой долг. Она должна быть невинной и скромной девушкой, потом покорной женой и внимательной матерью. Я такой и была! Мужчины, даже мужья, стараются сбить нас с пути добродетели. Дети не слушаются и кричат. Они попадают в руки шлюхам, которые беременеют от вашего сына и потом имеют наглость звать его отцом ребенка! Над нами могут смеяться, но я никогда не отказывалась от своего долга!
Госпожа Элен наклонилась к матери Бритис и виновато прошептала:
— Она всегда так заботилась о приличиях!
Ната, дочь Лорин, кисло ответила:
— Это значит «быть полной ненависти, как курица яйцами»? Она ненавидит все и всех, мы все это видим. Но теперь она слишком подрезала свою юбку, так что штаны видны. Вот подожди! — И она кивком указала на Нориэль, дочь Аурики, стоявшую с застывшим, как маска, лицом.
Старейшая снова подняла веретено.
— Хуана, дочь Гунтир, — мягко сказала она, — наши обычаи много поколений верно служили нам и, кажется, лучше, чем ваши. Как была посвящена Леатрис, дочь Хуаны…
— Дочь Моргата! — взвыла Хуана.
— …так же в свое время будут посвящены все остальные девочки. Те из них, кто самцы, получат тот же урок, который получил наш Джомми несколько лет назад. — Она кивнула Хуане. — Теперь можешь вернуться на место.
Старейшая посмотрела на небо и объявила перерыв, чтобы можно было поесть горячего. Хуана огляделась в водянистом полуденном освещении. Порыв ветра распахнул ее шаль. Она подумала об уютном теплом доме у кузницы, о привычном очаге, о том, что все там расставлено так, как ей нравится. Нориэль предоставила ей полную свободу, как будто Хуана не служанка, а хозяйка. Сегодня можно приготовить на обед травяной чай и суп. Еще можно… и тут ее словно ударили в живот. Она не вернется в дом у кузницы. Она пойдет… куда она пойдет? У нее нет родственников, к кому она могла бы обратиться. Многие деревенские женщины смеются над ней. У пришелиц лица замкнутые. Она увидела Осеберга, который беспомощно смотрел на нее. Бритис, неряшливая шлюха, презрительно усмехнулась.
Хуана отыскала связку соломы в укромном месте, села и заплакала.
Арона собрала таблички и начата продвигаться к выходу. По пути к дому Записей к ней присоединилась Марис. Лицо старой хранительницы было ледяное, как ветер, как голос Старейшей Матери.
— Позорное зрелище ты представляла сегодня утром, — обвинила она девушку.
— Я? — выпалила Арона, выведенная из терпения. —Это Эгил…
— Детские ссоры на деревенском собрании недостойны девушки твоего возраста, Арона. Особенно для моей помощницы…
— Но, госпожа… — взмолилась Арона.
— Больше не будем об этом, Арона, дочь Бетиас, —прервала ее хранительница и остановилась. — И я хотела обсудить с тобой ошибки, которые ты делаешь в записях о делах с пришелицами.
Арона больше не могла сдерживать слезы. Ее поразила несправедливость, слезы потекли у нее из глаз, потекло и из носа, и ей пришлось воспользоваться карманной тряпицей и отчасти шалью.
— Эти пришелицы все время меняют свои имена и рассказы, и с тех пор как они появились, я записываю столько, как никогда раньше! Мне приходится давать уроки, а он-ученица смеется надо мной, потому что я моложе его. Я устала, госпожа. Я стараюсь, но временами я остаюсь совсем одна, а ты все время у старейших по каким-то делам!
Хранительница отвела Арону в Дом Записей и дала чашку горячей воды из котла, который всегда стоял на огне. Арона высморкалась и позволила госпоже добавить в воду трав, чтобы настаивался чай.
— Вижу, что для тебя это слишком трудно, — задумчиво сделала вывод старая хранительница. — Наверно, мне следует взять еще одну ученицу. Меня уже просили об этом.
Арона замерла. Еще одна помощница? Вместо нее? После всех ее усилий? Это несправедливо! Но один лишь взгляд на замкнутое лицо Марис подсказал ей, что спорить бесполезно. «Меня уже просили об этом». Кто просил? Может быть, пожаловались старейшие? Голова снова заболела. Арона посмотрела на свою хозяйку в поисках поддержки и ничего не увидела. С тоской подумала она, кто будет эта новая девушка. Сможет ли она справляться лучше? Доев суп, она вышла. Снаружи ветер стал еще холодней, а тучи темней. Но это принесло некоторое облегчение. Неровное освещение после бурь всегда вызывало у Ароны боль в глазах и голове.
Она отнесла исписанные таблички в комнату для записей — для новой девушки? — и взяла новые, завернутые в мокрое полотенце. Потом взяла чистый носовой платок, а подумав, еще один. В плохую погоду у нее всегда течет из носа.
Потом заторопилась на прежнее место и оттащила в сторону связку сена, чтобы сидеть одной. Когда старейшие и другие женщины начали возвращаться, Арона остановила Бритис и спросила:
— Сестра, что произошло у тебя с Осебергом?
Бритис покачала головой.
— Ну, та, которая настолько ревнива, что не может любить никаких детей, кроме собственных, не заслуживает подруг. — Лицо ее покраснело, а глаза распухли. — Эта ее ужасная мать достала ее, — жалобно призналась Бритис. — Ну, я рада, что госпожа Нориэль выбросила ее! Надеюсь, она замерзнет, умрет с голода, волки съедят ее, фальконеры отыщут, отнесут на Соколиный утес и скормят своим птицам!
Арона рассмеялась и обняла Бритис. Ханжеские представления Эгила о мести бывают еще забавней. Немного погодя Бритис тоже начала смеяться. Старейшая подняла веретено. Вперед вышла Марис, дочь Гайды, вместе с Эгилом.
— Эгил, дочь Элизабет, девушка, просит быть назначенной помощницей хранительницы записей, — начала старейшая.
Табличка выпала из онемевших пальцев Ароны и упала рабочей стороной в грязь, часть записей мгновенно погибла. Арона почти не заметила этого. Она смотрела на Эгила с открытым ртом, в животе у нее застыло. Она посмотрела на Марис, с которой работала так долго и много. Слезы потекли по ее щекам. Голова, казалось, вот-вот взорвется.
— Прошение удовлетворено, — произнесла старейшая. Было еще что-то сказано, но Арона слышала только какой-то шум. Она не могла поднять табличку, не могла ничего записать. Сидела, как в дурном сне, пока к ней не подошел Эгил.
— Похоже, мы теперь будем работать вместе, —весело проговорил он. — Эй! Арона! О чем ты плачешь? — Он удивленно и раздраженно протянул ей носовой платок. — Ты разве не рада за меня?
Глава девятая. Соколиная зима, соколиная весна
Солнечный свет казался холодным и мокрым, как снег, который еще лежал у домов и амбаров. Арона в который раз вытерла глаза и по протоптанной тропе пошла к Дому Записей. Она осунулась и похудела, упрямая усталость окутывала лицо, как челка, падавшая на глаза. Зима была голодной.
А теперь Эгил, он-дочь Элизабет, чтоб когти Джонкары изорвали его лживое сердце, собирается завтра с утра переселиться в Дом Записей.
— Госпожа, как ты могла? — возмутилась Арона, догоняя старуху.
Марис вздохнула и взяла девушку за руку.
— Ты сама сказала, дорогая, что работы слишком много для одного человека, а Эгилу нравится этим заниматься не меньше, чем тебе. Все образуется, вот увидишь.
Арона настаивала:
— А ты слышала его дикие идеи, что он собирается делать, став хранительницей?
Марис закашлялась, потом негромко рассмеялась.
— Как я вспоминаю, у всех молодых умных девушек бывают свои идеи. Разве ты сама не собиралась превратить Дом Записей в Дом Волшебства и узнать при этом все колдовские ритуалы?
Арона ничего не ответила. С тех пор как появились чужаки, у нее не было времени на давнее увлечение. Даже в середине зимы требовалось проводить уроки с Эгилом, нужно было шить, пока не начинали болеть пальцы. Приходилось восстанавливать запасы одежды, погибшие во время Поворота. Ее собственные таблички, заброшенные под кровать, покрывались пылью.
И теперь она лежала без сна и надеялась, что Эгил станет ей не соперником, а другом.
Он пришел вскоре после рассвета, и во всех его движениях видны были властность и уверенность. Арона ощетинилась, хотя обещала хозяйке, что не будет. Марис больна, и у нее нет сил на подобный вздор.