Огни у входа поднялись выше, над горами раскатился гром, как бой гигантского барабана. Ветер заносил в пещеру ледяной дождь. Жители деревни отодвигались все глубже и глубже. Нельга, дочь Олвит, дрожащим голосом прошептала:
— Никогда не забуду праздник своего совершеннолетия!
Несмотря на ужас, Леатрис, дочь Хуаны, рассмеялась.
— Ты хочешь сказать, что предпочла бы стоять у стены, дожидаясь, пока Осеберг или Эгил не пригласят тебя танцевать? Когда у нас случались праздники, мама всегда заставляла меня петь и играть на арфе для гостей.
— Значит, ты сочинительница! — обрадовалась Нельга. — Офелис будет так рада, что в деревне появилась девушка, которая умеет петь! Свою последнюю помощницу она потеряла, когда та родила. Родился двухголовый ребенок, такой ужасный. Женщина плакала неделями, потом сочинила песню для целительниц и больше никогда не разговаривала. О, — вспомнила Нельга вопрос Леатрис, — в нашей деревне хозяйка должна приглашать гостей на танец. Я рада, что ты рассказала мне, как принято у вас. Я не хотела бы, чтобы Эгил решил, что мы невоспитанные. Леатрис, а ты можешь песней разогнать бурю?
Снова послышались раскаты грома, и так близко, будто молния ударила в эту самую гору; снова в пещеру занесло капли дождя. Леатрис посмотрела на Сельгу и неуверенно затянула балладу, которую пела в пастушьем лагере. Осеберг подхватил, добавив свой бас; Эгил тоже присоединился к ним. От этой песни они перешли к трагической «Клятве вдовы», потом к веселой «Болотной девушке», затем к забавной песне о фермере и его жене, которые ежедневно пытались заставить работать друг друга. А потом Леатрис запела еще более веселую песню о том, как кролик перехитрил лису.
Гора задрожала, словно в родовых муках. Леатрис пела, хлопая в ладоши:
— Не бросай меня в этот куст,
Не бросай меня в этот куст.
Кролик весело кричал:
— Не бросай меня в этот куст!
Деревенские девушки тоже захлопали и со смехом подхватили:
— Не бросай меня в этот куст,
Не бросай меня в этот куст…
Снова содрогнулась гора; грохот, подобный грому, на этот раз не прекращался. Постепенно он все усиливайся, становился громче и глубже, глубже и громче, гора тяжело вздрагивала, потом затряслась. Пол пещеры наклонился вправо, потом влево, и перепутанные женщины попадали на грубый камень. Закричали дети, животные поддержали их блеянием, лаем, квохтаньем — как и полагалось каждому. Гора тряслась, словно пыталась избавиться от паразитов.
Ослепительно белая вспышка озарила вход. Арона прикрыла рукой глаза и с ужасом смотрела на очертания костей, ясно просвечивающие сквозь плоть. За ними она различала знакомые очертания Соколиного утеса. Но этот утес рушился и распадался, как детский домик из снега в оттепель. Свет погас, и временно ослепшие жители деревни закричали. Где-то заплакала женщина. Снаружи продолжал идти дождь, теперь он слегка напоминал обычную летнюю грозу.
От груды тел, лежащих на полу, доносились слабые стоны. Арона ощупью добралась до них. Волшебницы, стоявшие на страже у входа в пещеру, теперь лежали неподвижно. У одной медленно дергалась нога.
— Госпожа Флори! — закричала Арона. — Госпожа целительница, скорее сюда!
Первой подошла девочка-пришелица Ханна, за ней ее хозяйка. Втроем они перевернули первое тело. Госпожа Флори прижалась к груди волшебницы. Потрогала ее лицо, подула в рот. Так же она поступила и с остальными.
Две мертвы. Одна живая, но она очень слаба. Несогласная лежала, как мертвая, но пульс у нее прощупывался, лицо посерело.
Госпожа Флори позвала на помощь. Женщины из деревни Риверэдж медленно собирались у выхода из пещеры. Они сделали матрацы из шалей и плащей, одеял и запасных платьев и уложили на них двух живых волшебниц. Потом, сами уставшие до смерти, попытались уснуть.
Когда наступил рассвет, холодный и серый, с багровыми облаками над головой, они вышли посмотреть, что стало с их деревней.
От нее мало что осталось. Все придется строить заново, от погребов до крыш.
И весь урожай этого года погиб.
Глава седьмая. После бури
Рукописи! Арона бежала от пещеры к Дому Записей, плача в отчаянии. Из погреба выскочила Рыжая Малышка и принялась тереться о ноги Ароны.
— Ты, глупая кошка! — радостно воскликнула Арона, Распахивая дверь. — Что тебя заставило там прятаться?
— Должно быть, сама Богиня нашептала кошке, как спастись.
Все записи, которые были аккуратно уложены в погребе на полки рядом с запасом кореньев и кувшинами с маслом, выдержали бурю. Помощница хранительницы брала их одну за другой и с возгласами радости откладывала. Все записи уцелели! Арона снова побежала в деревню, чтобы посмотреть, что делается там.
Кузница Нориэль и жернова Леннис не тронуты. Тяжелые инструменты отлетели, но недалеко. Уцелело большинство погребов. Но поля, дома, посуда и ткани — единственное торговое имущество деревни — все превратилось в развалины и обломки.
Огромное упавшее дерево пробило крышу деревенского зала для собраний. Осеберг и Эгил, взявшись за его концы, пытались его отодвинуть. Нориэль отложила мотыгу, подошла к ним и взялась за середину. Дерево не шевельнулось.
— Дарран! — позвала Нориэль.
Эгил оскорбленно посмотрел на нее.
— Эгил, Осеберг, — предупредила Дарран, хозяйка мулов. — Не переутомляйтесь. У нас впереди много работы.
Арона подняла голову и, заслонив глаза, посмотрела на солнце.
— Со всем уважением, госпожа, — резко парировал Эгил, дочь Элизабет, — это вы постарайтесь не переутомляться. Мы с Осебергом займемся более тяжелой работой.
— Эгил Нахальная, — прошептала женщина и усмехнулась придуманному прозвищу.
«Эгил Высокомерная», — подумала Арона, начиная раскапывать руины Дома Записей.
Женщины и девушки мрачно и напряженно занялись работой. Как будто началось строительство дома после пожара, но пожар этот охватил всю деревню, и делам, казалось, нет конца. Вначале деревенский зал и Дом Исцеления. Все овощи, что удавалось спасти, делили поровну, несмотря на протесты тех, кто их посадил, потому что иначе люди начали бы умирать с голоду. Молоко госпожи Безрогой и ее сестер разливали по полчашки, а куриные яйца разрезали. Кошек, собак и цыплят выпустили на свободу, чтобы они кормились сами, и старшие девушки погнали овец назад на пастбища, где еще оставалась трава.
Эгил и Осеберг работали, как мулы, и вся деревня удивленно смотрела на них. Начинали они раньше всех, а заканчивали последними и перетаскивали самые тяжелые грузы. Постепенно некоторые более слабые женщины начали заменять их на домашних работах, говоря: «Несправедливо, что они работают намного больше нас и выполняют самую тяжелую работу».
Неожиданно, на десятый день, часовые в утесах подали необычный сигнал тревога: не соколиный крик — фальконеры идут, не крик голубки — пришли дочери Ганноры для торговли, не крик стервятника — разбойники. На этот раз послышался крик перепела: «Чужаки! Нужно их увести в сторону!»
— Я ходила в прошлый раз! — закричала женщина.
— Ну, сейчас не моя очередь, — подхватила другая.
— Где, во имя Джонкары, вуали и платья? — спохватилась третья.
— Арона, ты говоришь на языке чужаков, — отметила старейшая мать деревни, дочь Милены. — Ты, ты и ты, — она указала на несколько опытных торговок, всех в детородном возрасте и привлекательных внешне. Ни одна из них, кроме Ароны, не ходила к фальконерам вовремя их последнего посещения. С проклятием Арона достала из-за запасов лука в погребе свою гостевую вуаль.
Эгил, который привязывал мулов Дарран к упавшему дереву, остановился.
— Если это чужаки, вам потребуется защита. И кто-то должен говорить за вас, — отрезал он решительно тоном, не терпящим возражений. Прицепив к поясу нож, он пошел за женщинами.